В следующий раз молодой человек пришёл в себя от падения на что-то твёрдое и холодное. Странное ощущение. Удар спиной о твёрдую поверхность и в то же время прикосновение успокаивающего холода к ранам. Как упасть головой в подорожник – вроде и больно, но всё равно всё пройдёт.
На этот раз глаз открылся легко. Левый, правда, не смог, было ощущение, что его чем-то заклеили, и попытки открыть вырывают ресницы.
Руки и ноги оказались связаны толстой пеньковой верёвкой, а вокруг полутёмная маленькая комната без окон с крошечной масляной лампой над дверью. Дверь, кстати, обитая железом, без ручки, замка или ещё чего-то с его стороны.
Платон с удовольствием полежал на холодном каменном полу, чувствуя, как успокаивается измученное тело. Боль понемногу притуплялась, становясь привычной, но сразу же захотелось есть, а главное – пить. За кружку воды он готов был пройти через эту мясорубку ещё раз.
К тому же что-то нужно было делать с руками. Попробовал перегрызть верёвку и обнаружил, что два зуба качаются, а одного вообще нет. Но с завязкой всё-таки справился, после чего ощупал левый глаз. Ну да, заплыл, опух, но, если раздвинуть края опухоли пальцами, то видно, значит, сам глаз в порядке. Это радует. Не придётся потом одноглазым ходить. Если оно вообще будет, это «потом».
Лязгнул тяжёлый засов, и в глаза Смирнову ударил яркий свет. Он зажмурился. Когда смог открыть глаз, перед ним, не отходя от предусмотрительно закрытой двери, стоял начальник тайного приказа. В руке его был уже знакомый пистоль.
Они целую минуту молча смотрели друг на друга. Наконец, Осип начал:
– Говорю же, дурак. Но молодец. Вон, как лихо троих моих архаровцев раскидал. Никто ничего и не понял. А меч у тебя каков был? Мечта!
– Откуда? – прохрипел узник.
– Так Айдар и принёс. А ты думал, друг? Дурак ты, третий раз говорю. Не бывает друзей. Ни у тебя, ни у меня, ни у кого. Любой тебя продаст и купит.
Платон продолжал молча сверлить вошедшего единственным открытым глазом.
– Я к тебе с предложением, – наконец, перешёл к делу Волк. – Будешь работать на меня. Понятно, не на тройке в дрожках ездить, а грязные дела вершить.
Начальник тайного приказа ухмыльнулся.
– Есть у меня для тебя особая, тайная работа. Порядок в Москве поддерживать. А тех, кому он не нравится, устранять. И лучше тебе согласиться, потому что в любом случае ты послужишь храму. Не добровольно, так жертвой.
Платон пожевал разбитыми в пельмени губами, сплюнул кровавую юшку, и невнятно сказал:
– Дай воды.
– Согласен, значит, – довольно проговорил Волк. – Ну и правильно. Оно завсегда так. Хорошая драка всех по местам расставит.