Дальше, за столом, играла и пузырилась меж камней неширокая речка, а может, широкий ручей. Метров пять шириной, глубиной по колено, не больше. Ручей брал начало от красивого широкого водопада метров трёх высотой.
С минуту Платон, как завороженный, смотрел на открывшуюся красоту. Потом перевёл взгляд левее. Там из валунов и обломков скал торчало сухое дерево, снизу доверху увешенное завязанными на ветвях ленточками всех цветов. Выглядело это очень празднично и чем-то напоминало Новогоднюю ёлку. У корней дерева лежал плоский камень, на котором тут и там валялись цветные бусины, несколько монеток, издалека невозможно было разглядеть, каких. Кроме того, прямо в центре стояли два глиняных обожжённых горшка и на них краюха хлеба и кусок вяленого мяса.
Как Платон оказался у валуна, он и не заметил. В горшках, по крайней мере в одном, оказался квас. Никогда ещё Смирнов не пил ничего вкуснее. Хлеб уже зачерствел, но с квасом шёл изумительно, заставляя живот урчать от радости. Но самым вкусным из предложенного оказалось вяленое мясо. Кажется, говядина, хотя Платон не был абсолютно в этом уверен. Твёрдое, густо пропитанное специями так, что запах мяса перемешивался с запахом гвоздики, базилика и ещё чего-то. Молодой человек жадно рвал угощение зубами и глотал почти не жуя. Лишь когда кусок закончился, он удивился, что Подана не приняла участие в трапезе. Осталось полкраюхи хлеба и второй нетронутый кувшин. Платон повернулся и, дожёвывая, протянул женщине остаток.
– М! – призывно промычал он.
– Я же не Мара, – снова в своей непонятной манере ответила та.
– Какая Мара?
– Богиня смерти.
Платон чуть не выплюнул то, что оставалось во рту. Вот это попал, съесть приношение богине смерти. И что теперь делать? Он не знал. Лучше было спросить у всезнающей Поданы.
– И что, нельзя трогать?
– Почему же нельзя? Не будет же она и в самом деле есть хлеб с мясом. Она богиня, ей нашего ничего не надо, наоборот, сама даст, ежели восхочет.
– А… мне ничего за это не будет?
– Да можно сказать, что и ничего. Считай, ты посвятил себя Маре, да и всё.
– Как это «посвятил»? Мне теперь ей служить придётся что ли? Так я и молитв не знаю.
– Что значит, не знаешь молитв? – удивилась в свою очередь Подана. – Они что, особенные какие-то? Ты со мной же говоришь, молвишь верно. А боги разве хуже меня? Слов не понимают?
– Постой, – Платон понял, что снова сказал что-то не то и попытался объяснить. – У нас специальные молитвы есть. За здравие там, за упокой, всё такое. Их специальные попы читают, ну, священники. Жрецы, то есть.