– Кого?
– Ну это те, которые за крестьянским людом надзирают. Но они в драку полезут, только если припрёт. Уж больно трусливы.
– Понятно, – ответил Платон, хотя ему ничего не было понятно.
Он ещё помолчал, прикидывая сам не знал, чего, но затем, наконец, выудил из памяти опыт прошлых поколений.
– А вас сколько?
– Так это, сотня без малого. Все оружные.
– Какое вооружение у вас, какое у противника?
– Дак ведь, как все. Лучников у нас, значит, двадцать. Хороши, белку в лёт бьют. Ну и у колдуна есть, человек, значит, тридцать-сорок, около того. Да ему зачем? Он же колдун! Он сам себе оружие. Были бы люди на закланье.
– Это как? – снова не понял Платон.
– Скажу я тебе, как, – Фрол говорил со злым огоньком в глазах. За его спиной незаметно для Смирнова собрались остальные. Все смотрели на молодого человека таким стальным взглядом, что казалось, сейчас запоют: «Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца…»
– Они, когда на нас войной шли, – продолжал Фрол. – То гнали, значит, с собой людей, которых на прошлых территориях набрали. И на телеге везли алтарь. Здоровый, круглый, и как есть, чёрный. И, если силы у колдуна кончались, то на алтарь, значит, тут же следующего бросят, прирежет его специальный человек, и колдун опять как новенький. Вот оно, значит, как. А уж как он, гадёныш, по нашим лупил! И молниями, и шарами огняными, и морозом лютым, что руки-ноги замирают.
Бородачи за спиной тихонько заговорили, видимо, каждому нашлось, что добавить к словам Фрола, что вспомнить. Платон вновь молчал. Воображение рисовало ему картину – в чистом поле телега с алтарём, рядом колдун метает сосульки. И он со своим мечом. Стоп. А почему в поле? Там же хором. А что это, кстати. Слово, вроде, знакомое… «я живу в хоромах» и всё такое. Но что это на самом деле, Платон представлял очень расплывчато.
– План хорома есть? – внезапно спросил он у Фрола.
Тот аж дёрнулся от неожиданности и помотал головой.
– Зачем? Мы там с детства каждый кустик знаем.
– Но я-то не знаю. Пойду с вами и заблужусь. Сможешь нарисовать? – и тут же Подане. – Принеси, пожалуйста, бумагу и карандаш.
Платон запнулся, подумал, а есть ли тут бумага, потому поправился.
– В общем, для письма что-нибудь. Хоть кожу и уголь, – последние слова были сказаны уже ей в спину.
Подана кивнула и выскочила за дверь, но сразу же вернулась, будто писчие принадлежности лежали прямо там. В руке у неё был большой рулон выделанной почти белой кожи и три мелка – чёрный, красный и синий. Платон взял их в руку и понял, что это не совсем мелки. Больше похоже на порошок, перемешанный то ли с воском, то ли ещё с чем. Он развернул пергамент и протянул Фролу чёрный мелок.