Когда он подцепил первого бара, я настолько был рад за него, что у меня стучало в висках. Джон выволок рыбину на берег. Лаврак попался крохотный, сантиметров в двадцать пять. Подойдя полюбоваться на улов, я повалял в руках изящно серебрившуюся рыбку, выпустил ее в подползшую к ногам пену, и мы опять разошлись в разные стороны.
Джон посылал свой воблер с удвоенным пылом. Как и всякий левша, спиннинг раскачивал в левой руке, катушку вращал правой. Но со стороны это выглядело необычно, особенно заброс левым боковым движением из-под плеча. Довольно искусно заставляя пластмассовую рыбку «рыскать», он не давал ей, как мне казалось, приостановиться, слишком торопился. В холодной воде бар охотится не так резво, не так, как летом в теплой прогретой воде. К тому же его леска, обыкновенная, монофиламентная, не переставала свиваться в кольца. Джон распутывал ее уже дважды, и даже издали было видно, что он начинает выходить из себя…
Прошло около часа. Мы перепробовали разные места на участке берега примерно в пятьсот метров. Безрезультатно. Скорая удача оказалась случайной. Но так часто и бывает при лове бара. Вода была слишком мутной и холодной. Воблеры как у Джона, так и у меня, хотя я использовал плавучий, не переставали хватать бороды ламинарии, а от прилипчивого зеленого салата и подавно не было спасения.
Джон решил сменить серебристый воблер на голубоватый и более матовый, более подходящий для непрозрачной воды. Рыбка тоже была акустической, с шариками в брюшке и с «нагрудником», но чуть тяжелее. Вернувшись на свой утес, он продолжал неутомимо размахивать спиннингом. Но не прошло и пяти минут, как у него случился зацеп. Хэддл лазил по оголившимся рифам вдоль самых волн, размахивал спиннингом, как кнутом, рвал леску то влево, то вправо, опять стравливал. Но воблер засел намертво.
Хэддл решил сделать перекур. Отложив спиннинг, он сел на камни. Я приплелся к нему. Мы молча посидели. Затем я решил бросить пару раз здесь же, но левее, где стало заметно сильное течение. Однако лохмы ламинарии и здесь не давали провести воблер даже десяти метров. Леска 0,28 едва выдерживала тяжесть. Хэддлу она казалась ненастоящей. Остаточная деформация не соответствовала диаметру, как он уверял, указанному на бобине, поэтому леска и свивалась. С мультифиламентной, с плетеной леской, которой он обычно пользовался, таких сложностей не возникало. Он явно упрекал меня.
— Я тебе предлагал купить трэс, а ты ― нет… развесил перед ним уши, перед Жаном, ― сказал я. ― Рыболовы ― болтуны. Он, кстати, предлагал тебе перемотать леску на станке… на катушку. Ты ведь сам наматывал? С заводского барабана?