— Моя мать любила говорить: в чужом глазу каждый сучок подмечаешь, а в своем бревна не видишь, ― сказал я; сцена и вправду что-то напоминала.
— Бревна у тебя нет. Ни в левом, ни в правом, ― заверила Анна. ― Всё, по-моему. Больше ничего не вижу. Всё так же режет?
— Зачем бросать в воздух? Если я правильно понимаю, главное, чтобы растворилось в воде? ― сказал я. ― Почему не насыпать в бутылку? Я войду в воду и зашвырну ее подальше.
— Ты прав, бутылка подойдет, ― согласилась она. ― В воде ведь само растворится?
Анна повернулась лицом к морю, что-то разглядывала. Подбородок ее дрожал.
Я огляделся. Рядом с мусорной корзиной валялась пластмассовая бутылочка. Я сходил за ней, наполнил бутылочку на одну треть песком и протянул ее Анне.
Она всыпала внутрь остаток флакона, вернула потяжелевшую бутылку мне. Я разулся, прошел к волнорезу и с осторожностью влез на него босыми ногам. Заросшая мхом, холодная и бархатная, как ковер, поверхность оказалась склизкой, идти было трудно. Кое-как доковыляв до конца, почти до шпиля, за которым в волнах уже плясали буи, огораживающие пляж, я что есть силы запустил бутылку в море…
Вверху на променаде, в баре-ресторане Casino мы заказали по чашке кофе. Анна попросила себе еще и «Джек Дэниелс» без льда. Я последовал ее примеру.
— Ты же весь промок, до нитки! ― спохватилась она, заметив, что брюки на мне мокрые от бедер до низу. ― И глаза уже красные! Ты заболеешь.
— Высохнет, ― заверил я. ― Я почему-то никогда не простываю на море.
— Ну вот, теперь можно вздохнуть… ― Она расправила волосы, натянула на подбородок свитер и задумчиво смотрела в окно. ― Как мне всё это надоело, ты бы знал!
— Мотания?
— Эта история… с пеплом. Езда тоже, конечно.
Я понимающе молчал.
— Джинн просил. Не могла же я наобещать просто так… ― Она словно оправдывалась.
— Нет, конечно. Всё правильно, ― поддержал я. ― Да он и в Москве, наверное, тоже попросил рассыпать? ― спросил я.
— Не в Москве… под Калугой. У мамы на даче. В левкои вокруг беседки. Ему нравилось там высиживать часами… А тебе как будто не надоело?
— Один я бы никогда сюда не попал… Но я не жалею, ― успокоил я ее. ― Да и с погодой повезло.
Она наградила меня скептическим взглядом, и на лице у нее опять появилась уже знакомая мне тень. Нам принесли два бурбона и кофе. Вместе с виски кофе был как-то некстати.
Пригубив свой стакан, Анна сморщилась. Но в следующий миг, несмотря на синеватые щеки, лицо ее просветлело. Уставив в меня по-новому недоверчивый взгляд, она произнесла:
— Вообще ты какой-то бездомный и ни на что не жалуешься… Тебя домой не тянет? В Москву, я имею в виду.