«Мысли в пустоте», «Отсутствие чувств» (камень брошен в огород Флобера), «Любовь и ненависть собаковода» ― вся эта уже более поздняя литературная продукция отличалась не только велеречивой пышностью в названиях, благозвучная двусмысленность которых в русском переводе теряется, но и филигранно выточенной формой. Хэддл знал свои слабости и боролся с ними. Чего здесь не было, так это прежнего заряда. Мне даже казалось, что содержание стало разбавленным, словно перестоявший стакан с виски, в котором лед весь растворился. Доверие, зарождающееся в душе с той же непроизвольностью, что и привязанность или отталкивание, в чем-то беспомощно и вместе с тем беспощадно…
Точка зрения, разумеется, останется личной, и это мнение ― ничто в сопоставлении с другим, куда более парадоксальным явлением, и здесь я возвращаюсь к вскользь сказанному выше. Художественную литературу разделяют не только жанры, направления, вкусы (последнее свидетельствует разве что об удешевлении самих этих понятий), но и границы. Увы, границы между странами. Хотя и принято считать, что плоды интеллектуальной деятельности распространяются по свету со скоростью чуть ли не взрывной волны. Именно чувствам и мыслям, а стало быть, и книгам, свойственно якобы проникать сквозь любой занавес, сквозь бездны времени и пространства, которые отделяют друг от друга и эпохи, и культуры. Но стоит подвергнуть это оптимистическое воззрение самому малому испытанию, как оно обнаружит свою несостоятельность.
То, что кажется значительным в России и способно опрокинуть представления людей с ног на голову, то, что открывает перед русскими новые горизонты, вчера еще неведомые и вроде бы немыслимые, американскому читателю может показаться недоразумением, убогой бессмыслицей, беспомощным провинциализмом, жалким перепевом чужих мотивов. То, чем люди зачитываются в Америке, аналогичным образом, может сойти за безвкусицу, за проявление духовной отсталости или даже вырождения тем, кто живет в России, в Европе, в Азии, и проч.
В этом смысле мир как был, так и остается, Вавилонской башней. И этого никто и никогда, видимо, не изменит. А литература, в массе своей, и есть, очевидно, тот строительный материал, в наши дни заменивший обожженные кирпичи, из которого пробовали возвести ее потомки Ноевы, племя Хамово ― таким образом пытаясь воспротивиться небесному проклятию (и пора это зарубить себе на носу), обрекающему их на вечное рабство. Стоит ли удивляться, что, изъясняясь на непонятных языках, понимая друг друга не больше, чем кирпич понимает булыжник, внуки-правнуки могли навлечь на себя лишь гром и молнии? Недаром же всё закончилось полным крахом. Недаром от затеи остался один миф, не поддающийся проверке. А само разноречивое племя неслучайно оказалось рассеянным по белу свету… В знак вечного упоминания об усилиях, которые человек должен проделывать над собой, чтобы не скатиться по эволюционной лестнице этажом ниже. На этаж, отведенный Всевышним себе под зоологический кабинет?..