Сохраняя внешнее спокойствие, Самохин поторопил старшину с перевязкой, отдавая распоряжения с таким видом, как будто нисколько не сомневался в исходе боя:
— Займёшь амбразуру против главного входа! Воловченко с ручным пулемётом — в третий блокгауз! Осинцева с автоматчиками — во второй, ударить с фланга. Из винтовок бить залпами. Всем беречь патроны!..
— Слушаюсь, товарищ старший политрук!.. У вас тут к волосам прилипло, вы уж потерпите…
Ветров так потянул присохший к волосам бинт, что Андрей замычал от боли.
Он вдруг совершенно отчётливо осознал разницу между тем, как воспринимал события Ветров, и тем, что чувствовал он сам.
У Ветрова дрожали руки от усталости, но старшина был убеждён (и это Самохин знал точно): тяжёлое положение заставы явление временное. Стоит продержаться ещё сутки и наконец-то подоспеют замешкавшиеся где-то части Красной Армии. Всей своей мощью они обрушатся на зарвавшегося врага, отбросят его назад.
Самохин, внешне спокойный, казалось бы, уверенный в победе, наедине с собой считал положение заставы безнадёжным. И вместе с тем Андрей знал: он обязан не только выдержать бой, но и как можно дольше задержать немцев здесь, каким бы ни казался незначительным в масштабах фронта участок всего одной заставы, какими бы ни были малыми силы ее защитников. Должны же когда-то подойти на помощь пограничникам регулярные части армии, танки, авиация? Что представляет собой линия фронта? Откуда ждать подкрепления?
Андрей едва успел натянуть на забинтованную голову каску и спрыгнуть в блиндаж, как донесся нарастающий вой мин, серия разрывов накрыла заставу. Несколько артиллерийских снарядов разорвались во дворе. Со стороны ворот и там, где оставили проход в колючей изгороди, ударили автоматные очереди. С деревьев посыпались срезанные пулями ветви и сучья. На опушке леса появились, строча из автоматов, серо-зелёные фигуры.
Застава молчала.
Не встретив сопротивления, немцы ринулись во двор. Самохин увидел совсем близко, в каких-нибудь двадцати метрах, перекошенные лица, услышал пьяные крики. Какой-то толстый ефрейтор в смятой пилотке первым вбежал на крыльцо казармы, хватил прикладом в дверь. Ветров припал к прицелу «максима».
Самохин видел и слышал всё сразу: дрожь «максима», грохот очередей, прищуренные глаза Ветрова, его руки с побелевшими от напряжения косточками суставов. Старшина бил в упор короткими очередями. Из третьего блока доносились торопливые очереди пулемёта Воловченко. Гремели винтовочные залпы. На крыльце росла груда тел в ненавистной серо-зелёной форме. Оставшиеся в живых немцы укрылись в казарме.