— Твоя отца… — пояснил он свой поступок, указывая на обелиск, надпись на котором успел прочитать, и Яков лишь молча кивнул головой.
— Моя тоже умер, — поднявшись с колена, сказал Гиви и ещё некоторое время стоял рядом с Каймановым в молчаливом раздумье.
«Уважение к живым начинается с уважения к памяти мёртвых». Невольный порыв шофёра Гиргидавы тронул Якова. Направляясь вместе с ним к выходу с кладбища, Кайманов присмотрелся к своему спутнику: человек, уважающий чувства другого, сам достоин уважения.
— Поезжай, Гиви, — сказал он. — Я здесь — дома, до посёлка пешком пройдусь.
— Как хочешь, дорогой, — отозвался Гиви. — Полковник сказал, ещё на заставу надо заехать.
Кайманов пожал ему руку, сделал вид, что не заметил промаха солдата, по-домашнему обратившегося к нему. Что ж, иногда такие промахи не надо замечать.
Пыльная «эмка», всё уменьшаясь, уходила вдаль по пустынной дороге. Яков остался один на всем видимом до самого посёлка пространстве. Он пошёл по той самой тропинке, по которой бегал босиком ещё в детстве. Этой тропинкой Яшка проводил в последний путь своего отца. По ней бежал с кладбища в поселок, чтобы выпустить из комнаты молодого доктора Вениамина на казаков, расположившихся в караван-сарае, десяток ядовитых змей.
Вот и старый амбар богача Мордовцева — злейшего врага, бывшего отчима Якова. А вот и сельсовет, где провёл он, молодой председатель, столько немыслимо трудных дней и ночей. Кайманов представил себе всех тех, с кем бывал в этом совсем небольшом глинобитном домике, большую часть которого жена Фёдора Карачуна забрала под поселковый медпункт…
О Светлане Яков старался не думать, жалея и не жалея, что у них всё так вышло. Яков сохранил семью, но от этого было не легче. Светлана уехала на фронт, с самого начала войны от неё не было никаких известий…
Слишком много было связано в памяти Кайманова с этим небольшим домиком сельсовета. Здесь он впервые почувствовал свою силу, сумев за короткое время поставить на ноги родной посёлок. Здесь же его снимали с поста председателя по навету подлеца Павловского. Отсюда начинал свой путь комиссар гражданской войны; заменивший Кайманову отца, Василий Фомич Лозовой.
Якову казалось, что дверь сельсовета сейчас откроется и он снова увидит всех своих близких друзей, с которыми столько уже было пережито в этом небольшом, но близком сердцу мире, столько пройдено троп и дорог.
Дверь сельсовета действительно распахнулась. На крыльцо выскочил, прихрамывая, туркмен лет пятидесяти — пятидесяти пяти, с узкими глазками и широким приплюснутым носом, словно его ударила лошадь в лицо подковой, да так и осталась метка на всю жизнь.