Силы были слишком неравны. Галиев мог бы просто отбросить в сторону женщину. В доли секунды перед Самохиным мелькнуло его до крайности удивленное, рассерженное лицо.
— Отставить, старшина! Не стрелять! — крикнул Андрей, отлично видя, что момент упущен: остановившийся на мгновение Хейдар снова мчался вслед за главарем бандитов.
Галиев в ярости вырвал из рук женщины винтовку, но стрелять не стал. Поздно! Весь его возмущённый вид говорил: «Как можно догнать на лошадях, утомленных переходом, двух свежих ахалтекинцев, на которых уходят в пустыню Хейдар и Аббас-Кули?»
— Галиев, Белоусов, обходите с фланга! Остальные за мной! — скомандовал Андрей. Поднявшись на следующую гряду барханов, увидел, что скачут уже не два, а четыре всадника. К Аббасу-Кули и Хейдару присоединились ещё два вырвавшихся из кольца пограничников бандита.
Неожиданно все четверо остановились. Андрей увидел вспышки. Тут же почувствовал, как что-то горячее тупо ударило в руку. Лишь после этого долетел треск выстрелов. Знакомая немота охватила всё тело. Он ещё видел, как, прижав руки к лицу, закутанная в белое, словно в саван, Дурсун сделала несколько шагов, как будто хотела уйти вслед за отцом, как, вытянув вперёд сверкавшие на солнце клинки, помчались за Аббасом-Кули и Хейдаром пограничники. На гребне ближайшего бархана появились ещё люди с винтовками. Андрей понял: из отряда капитана Рыжакова.
Красная пелена опустилась перед глазами Андрея, в ушах всё усиливался томительный звон. Сквозь этот звон он слышал чёткие команды Галиева, видел, как, спешившись, пограничники стреляли вслед главарю бандитов. Ещё некоторое время раздавался бешеный топот копыт по такырам, отчаянное ржание лошадей, стоны, отаратные крики верблюдов. Он уловил, что Хейдар и Аббас-Кули всё ещё маячат чёрными точками на горизонте, расплываясь в густом текучем мареве нагретого солнцем воздуха, затем они скрылись из виду.
Андрей опустился на раскалённый песок, лег навзничь, увидел над собой лицо старшины Галиева, выражавшее и участие, и тревогу, и насторожённость, и недоверие. Обычно невозмутимый, Галиев пребывал в явном смятении чувств. Было от чего.
Андрей полулежит на кошме, над которой бойцы его отряда растянули плащ-палатку, прикрывающую его от раскаленного неба. Опустившись на колени, Белоусов перевязывает ему раненую руку, старшина Галиев смачивает драгоценной влагой подушечку от индивидуального пакета, вытирает Самохину грудь и шею. Лицо Галиева непроницаемо.
— Как себя чувствуете, товарищ старший политрук? — слышится голос Белоусова. Гул и звон раскалывают голову. Андрей пытается сесть. Это ему удается не сразу. С трудом отвечает: