У нее снова прервался голос.
– Продолжай, – подбодрила Берди, – Ты слишком долго носила все в себе. Выговоришься, и тебе станет легче.
Лия откашлялась, прочистила горло, и слова полились снова, пылкие и искренние.
– Я надеялась, пока король Дальбрека не сделал предложение нашим министрам. Это была его идея. Похожа я на кобылу, Берди? Я ведь не племенная лошадь на продажу.
– Конечно, нет, – согласилась Берди.
– А принц? Что это за мужчина, если он позволяет папочке добывать ему невесту?
– Совсем не мужчина.
– Он даже не удосужился приехать и познакомиться со мной до свадьбы, – она презрительно фыркнула. – Ему было неважно, на ком он женится. Я могла бы оказаться старой каргой. Он просто-напросто послушный папочкин сынок, даром что в короне. У меня не было ни капли уважения к такому человеку.
– Тебя можно понять.
Да, подумал я, ее можно понять.
Я сунул купюры назад в карман и ушел. Берди можно было заплатить и позже.
Лишь малый остаток уцелел
Малый остаток от целой земли.
На протяжении трех поколений
Они испытывали и судили,
Отделяя чистейших от тех,
Кто все еще смотрел в сторону тьмы.
– Священное писание Морригана, том IV
Я прогуливалась по Терравину, помахивая перевязанными бечевкой свертками, которые держала в каждой руке. Один для меня, другой для Паулины. Сегодня я отправилась в город одна: хотела вольно, неторопливо побродить на улицам и переулкам, а с такой легкой поклажей я могла управиться и без Отто.
На постоялом дворе все было приведено в порядок, и Берди сама предложила взять выходной и провести его по своему усмотрению. Паулина по-прежнему проводила дни напролет в Сакристе, так что я отправилась одна и с вполне определенной целью. Конечно, я мечтала, чтобы от кавы не осталось и следа, но это не означало, что пока она не сойдет, я обречена ходить в рваных брюках, тяжелых юбках из плотной ткани и блузках с длинными рукавами. Сейчас от кавы оставалась только часть узора на плече, в котором не было и намека на принадлежность к королевскому роду и на обряд обручения. Останется ли она навсегда или, наконец, исчезнет – я больше не желала, чтобы моя одежда от этого зависела. Я чувствовала потребность обновить свой гардероб срочно, не медля ни дня.
Я спустилась к докам, где воздух наполняли запахи соли, рыбы, мокрой древесины и свежей краски из такелажных мастерских. Этот крепкий, бодрящий запах вызвал у меня улыбку и мысль о том, что я успела полюбить Терравин, полюбить даже его воздух.
Мне вспомнились слова Гвинет: Терравин не рай, Лия.
Конечно, в Терравине хватало своих проблем. И без напоминаний Гвинет было ясно, что здесь не все идеально. Но в Сивике несвобода чувствовалась в самом ее спертом, удушающем воздухе, атмосфера отдавала подозрительностью и напряжением, будто кто-то бдительно выжидал, готовый в любую минуту схватить тебя и сломить. Здесь же, в Терравине, воздух был просто воздухом, а запахи просто запахами. Этот город никого не брал в заложники, никого не удерживал насильно – и это читалось в лицах горожан. Они чаще улыбались, приветствовали вас взмахом руки, охотнее приглашали в свои лавки попробовать что-то, обменяться шуткой или новостью. В этом городе царили непринужденность и легкость.