– По-моему, они похожи на те, что у тебя были?
Я закусила губу и, когда Рейф положил гирлянды мне на ладонь, пробормотала, наконец, едва слышно жалкие и недостаточные слова благодарности. Мы оба смущенно замолчали, то глядя друг на друга, то поспешно отводя глаза, то снова встречаясь взглядами.
– Как твоя шея? – наконец спросил он, чуть нагнувшись, чтобы осмотреть повязку. Я вспомнила, как всего несколько часов назад его палец скользнул по моей коже, когда он зажал рану своим платком.
– Берди сказала, что ранка не больше блошиного укуса. А так просто глубокая царапина.
– Но ты прихрамываешь.
Я потерла плечо.
– У меня все болит.
– Ты сражалась, как львица.
– Мне больше ничего не оставалось, – ответила я.
Я заметила, что Рейф переоделся. Никаких следов крови убитого, ни намека на то, каким способом он позаботился о его теле. Я боялась спрашивать, но не могла не спросить.
– Тело?
– Забудь о нем, Лия. Его больше нет.
Я кивнула.
Он уже собрался уходить, но вдруг остановился.
– Прости меня.
– За что? – удивилась я.
– Жаль, что я… – Он не договорил и покачал головой. – Просто прости.
И он сбежал вниз по тропе. Я хотела его окликнуть, но тут заметила вдалеке Паулину, направлявшуюся к дому. Торопливо нырнув в комнату, я подхватила с пола окровавленную рубашку и поискала, куда бы ее спрятать. В убогой комнатушке не было укромных мест – разве что платяной шкаф. Приоткрыв дверцу, я сунула скомканную рубаху в темный угол, забросала другими вещами. Выстираю ее позже. Паулине и без того хватает в жизни переживаний, чтобы я нагружала ее своими. Я хотела уже закрыть дверцу, но тут мне в глаза бросилась корзинка, оставленная мне Вальтером. В тот день меня так переполняли впечатления, что я забыла по корзину, как только убрала в шкаф. А ведь он сказал, что в ней для меня что-то есть, какой-то небольшой сверток. Жаль, наверное, уже испортилось. Я огорчилась при мысли, что придется выбросить инжирный сыр, и, ругая себя за забывчивость, подняла салфетку. Это был не инжирный сыр.
Дверь распахнулась, и я поднялась, чтобы поздороваться с Паулиной.
– Что с твоей шеей? – спросила она с порога.
– Оступилась на лестнице, когда несла охапку хвороста на растопку. Такая уж я неуклюжая.
Паулина закрыла за собой дверь.
– Это обязанность Энцо! Почему ты делала это за него?
Я удивленно уставилась на нее. Такой живой и небезразличной я не видела подругу вот уже две недели.
– Бездельник сегодня не изволил явиться. Он пропадает каждый раз, как добудет монету-другую.
Паулина начала было расспрашивать о повязке, но я схватила ее за руку и потащила к кровати, чтобы показать корзину. Мы сели рядом, и только тогда я заметила, что белый шелковый платок исчез с ее головы, а золотистые волосы рассыпались по плечам во всем блеске и великолепии.