Лэчлэн освобождается от его тяжести и с трудом встает на ноги. Я не могу оторвать взгляда от мертвого зеленорубашечника. Это моих рук дело. Я забрала у него жизнь…
На моих ладонях даже нет крови.
Лэчлэн тянет меня за руку.
– Пошли, надо уходить!
Но я не могу двинуться с места.
– Надо уходить отсюда, найти тебе какое-нибудь безопасное убежище. – Он заставляет меня закинуть ему руку на плечо и буквально волочит к двери. А ведь должно быть все наоборот. Это мне следует его поддерживать. Но ноги отказывают мне. Подгибаются.
– Не могу… – начинаю я. Но знаю, что должна.
Вокруг все плывет, края стираются. Картинки вроде тех, что мелькали, когда я только-только очнулась, складываются вновь – то ли перед глазами, то ли в сознании. Фигуры в белых халатах. Прибор, измеряющий чей-то пульс и другие жизненно важные показания. Возникает и еще одно видение, которое мне, на удивление, вовсе не хочется отгонять, – видение леса, настолько реальное, что я ощущаю запах влажной земли. И все-таки я гоню эти образы, и передо мной в проеме двери возникает Флейм. Она подзывает меня к себе. Лэчлэн направляет на нее отобранную у зеленорубашечника винтовку, но она не обращает на это ни малейшего внимания.
– Спасибо большое, чтоб всех вас! – взрывается она. – Жила, никого не трогала, работала изо всех сил здесь, в Серпантине, чтобы перебраться в другое кольцо, поприличнее этого, и нате вам пожалуйста! – Она косится на меня, всматривается в глаза. – А тебе нельзя было вставать.
– Как будто у нее был выбор, – говорит Лэчлэн сквозь стиснутые зубы. – А вы где пропадали?
– Надо было срочно проверить систему защиты ботов-охранников. Показалось, что надо принять срочные меры. Но ничего, мои боты сами со всем разобрались. Черт! черт! черт! – Она трет лоб и мерит шагами комнату. – Ну что мне придумать, чтобы хоть как-то прикрыть свою задницу? Конечно, можно растворить тела. Избавиться от биоматериалов. – Не останавливаясь ни на секунду, она продолжает рассуждать сама с собою, горячо и настойчиво, и у меня возникает на редкость странное ощущение, что, как бы она там ни ругалась, случившаяся беда для нее – всего лишь задержка в постановке научного эксперимента. Она поднимает голову, и на губах ее появляется легкая и тоже очень странная улыбка.
– Слушайте, ребята, вам есть куда пойти?
Лэчлэн кивает.
– А вам?
– Неужели вы думаете, что, балансируя всю жизнь на границе черного рынка, я не озаботилась парой-другой тайных лежбищ? Ладно, шагайте. А со всем этим я как-нибудь разберусь. – Она хмуро смотрит на мертвого зеленорубашечника. – По крайней мере, надеюсь. – Она пожимает плечами и шуточно грозит Лэчлэну пальцем, явно давая понять, что все недоразумения забыты. Мне начинает казаться, что Флейм слегка не в себе. – Отыщи ей место, где она могла бы отдохнуть, хотя бы денек. Ей надо полежать, чтобы глазное давление не выросло. Мы же не хотим, чтобы глаза – бах! – и вылетели наружу, не так ли? Понадобится какое-то время, чтобы ее нейронная система пришла в порядок. В конце концов, теперь она встроена – более или менее – в общую систему Экопана.