– Мне кажется, ты говорила, что ему можно доверять, – взрывается Ларк.
– Говорила, – подтверждаю я. – Может… – Но перечень этих «может быть» слишком пространен и по большей части слишком грозен, чтобы его оглашать. Может, его схватили. Может, Флинт выступил против него.
Может, теперь, узнав, что Флейм способна делать линзы, которые не отличишь от настоящих глаз, он решил, что не стоит рисковать жизнью ради спасения Эша. Может, он надеется убедить ее помочь второрожденным. Да мало ли что может быть.
– Все, больше ждать нельзя, – говорю я наконец, с большой неохотой ухожу с места несостоявшегося свидания и направляюсь к себе домой.
Я знаю, что сердце всего лишь перегоняет кровь, – инструмент, не более того. Это не хранилище чувств, не вместилище любви, надежды и счастья. И тем не менее, стоя у окружающей двор стены, в укромном месте, где никто меня не увидит, глядя на стены дома, укрывавшие меня всю жизнь, на стены, укрывавшие все, что я знала и любила, клянусь, именно сердце у меня и болит. Грудь разрывается от боли, почти физической.
Дом.
На самом-то деле без мамы и Эша это не более чем пустая скорлупа. И все же это моя скорлупа.
– Дай мне минут десять, – поворачиваюсь я к Ларк. – От силы пятнадцать. Если повезет, его не окажется дома. Раньше он всегда работал допоздна, но как сейчас – не знаю. Я впущу тебя через входную дверь.
– А что, если окажется? – спрашивает Ларк.
– Тогда не знаю.
– А я знаю, – говорит Ларк, и я поражаюсь звучащей в ее голосе ярости. – Его следует наказать за то, что он сотворил с Эшем… и с тобой.
Отец, ненавидящий меня, выдавший Центру собственного сына, заслуживает наказания. Если бы Лэчлэн, такой решительный и отважный, исполненный такой неукротимой силы, которая угадывается за его непринужденными с виду манерами, если бы он был здесь, то с готовностью вынес бы приговор. Но способна ли на это Ларк? Или я?
Получается, мне даже хотелось, чтобы его не было дома. Не потому, что я не выдержала бы вида того, как Ларк превращает его физиономию в кровавое месиво, но… потому, что как раз выдержала бы. И даже получила бы удовольствие. Это пугает меня. В кого я превращаюсь?
– Ладно, дома он или нет, войти я могу так, что никто не услышит. Я всю жизнь это проделывала. Потом я открою тебе дверь, и мы отыщем его пропуск. С ним мы сможем беспрепятственно передвигаться повсюду внутри Центра.
Когда я цепляюсь пальцами за первый же выступ, в груди вновь вспыхивает сильная боль, но я делаю глубокий вдох – превращающийся во вздох, – и начинаю подъем. Я чувствую на себе взгляд Ларк, но не решаюсь посмотреть вниз. Я едва держусь, чтобы не сорваться. В буквальном смысле.