Мне хочется плакать. На сей раз не от горя, а от жалости к самой себе. Я так устала! У меня все болит! Меня мучит жажда, я вся в синяках, терпеть боль в лодыжке уже нет сил, ладони ободраны… Все, сдаюсь. Я слышу приближающиеся шаги.
Надежды не осталось. Я дошла до конца.
Хочется просто лечь. Какое это теперь имеет значение? Я позволяю себе от всего отключиться, и испытываю чувство благословенного облегчения, сдаваясь на милость земного тяготения, – да что там, просто сдаваясь. Точка. Абзац. Это чувство настолько приятно, что мне хочется, ну, почти хочется, улечься прямо здесь, сцепить руки за головой и просто смотреть в небо в ожидании конца.
Но нет. Не могу. Нельзя, после того как мама пожертвовала ради меня жизнью, просто сдаться – обесценить ее жертву.
Если не выходит через, может, получится сквозь?
Я с трудом становлюсь на колени и начинаю ощупывать непроницаемую на вид стену из строительного мусора. И вскоре вижу тоннель. Ну, не полноценный тоннель, а нечто вроде того.
«Вперед», – командует призрак моей матери, и я ложусь на живот и начинаю ползти головой вперед.
– Стоять! – ревет кто-то, но головы моей уже не видно. Пули впиваются в стену вокруг меня, глаза застилает бетонная пыль.
– Не надо! – доносится чей-то еще голос. Голос Грача, я почти уверена в этом. По его тону понятно, что это не приказ. Это мольба. Я пролезла в отверстие уже по плечи и извиваюсь, следуя изгибам самого лаза. – Вернись! – снова слышится голос Грача. Бедра пролезают не сразу, проход слишком узок, но потом все же удается протиснуться, вызвав обвал пыли. Грач не устраивает спектакль, предназначенный для других зеленорубашечников. Что-то в его голосе подсказывает мне, что он на самом деле убежден: то, к чему я с таким трудом пробиваюсь, гораздо опаснее, чем быть схваченной его сослуживцами.
Наконец я протискиваюсь в лаз целиком, и последнее, что слышу, – слова кого-то из зеленорубашечников:
– Оставь ее. Даже если ей удастся добраться до выхода, все равно сдохнет.
Я не останавливаюсь. Если мне суждено умереть, то по крайней мере смерть себе выберу я сама.
Я пробираюсь через что-то вроде лабиринта исчезнувшей цивилизации, дивясь, каким это образом подобные обломки образовались в нашем безупречном обществе. Интересно, кто-нибудь еще про это знает? Я сама ведь потому, вероятно, недоумеваю, что всегда жила в затворничестве. Хотелось бы думать, что Эш, будь он в курсе, рассказал бы мне. И сколько еще всего я не знаю по той или иной причине!
Я пробиваюсь, проталкиваюсь, протискиваюсь, процарапываюсь вперед, и в тело мне то и дело впиваются острые обломки бетона и пластика. Почему весь этот мусор как минимум не пустили на переработку? Тут ведь, в этой стене, тонны материала, который снова можно пустить в дело. Тянется она, повторяю, в обе стороны неизвестно на сколько, я уже проползла по меньшей мере тридцать футов по этому месиву, но конца ему не видно.