Лейтенант Речкин Женю Симагина из полковой разведки сманил. «Слишком хмурый народ в нашей группе подобрался, — сказал Речкин, — разбавить надо». И разбавил. Женя товарища выслушать мог, если на душе у того наболело, мог душу отвести. Возьмет гармошку, так сыграет, что любая боль засохнет, болячкой отвалится. А нет, песню споет. По настроению. У него песен в запасе превеликое множество.
В группе Речкина такой порядок был заведен. Приходит кто на пополнение, лейтенант сам с ним беседу ведет. Потом старшина. О жизни говорят. О прочем. Смотря какие слова найдутся. О том, почему в разведку пошел, спрашивают прежде всего.
Зиме начало было. У каждого на языке Волга да Сталинград были. И тревога, и боль, и надежда на то, чем потом эта битва закончится. Группа Речкина подвиг совершила. Так сказал о них начальник разведки полковник Логинов. Далеко они в тот раз к немцам в тыл забрались, уничтожили хранилище авиационных бомб, крупнокалиберных снарядов. Не чаяли в живых остаться, однако повезло, вырвались. Вот тогда-то Речкин и привел Симагина. На вопрос Колосова Симагин ответил так: «Мне, товарищ старшина, немца в глаза видеть надо». — «Ну дак и смотри, когда они пленные бредут, ныне их много», — посоветовал Колосов. «Не то, товарищ старшина, — сказал на это Симагин. — Мне его глаза видеть надо, когда берем, кляпом глотку ему затыкаем». — «Не присматривался я к ним, — признался Колосов. — Иль есть на что?» — «Кому как», — ответил Симагин, неопределенно пожав плечами.
В сорок первом году Женя Симагин к восемнадцатилетнему рубежу приблизился. В армию его не взяли по возрасту, но поручение дали ответственное. Погнал он с женщинами колхозное стадо на восток. Под Можайском сделали первую остановку.
День выдался такой, каким редко бывает в сенокосную пору, когда наломаешься до боли в пояснице, руки гудят, а уйти жалко, поскольку понимаешь, как повезло с погодой. Солнца в меру, легкого ветерка, неторопливо плывущих облаков. С утра к тому же небо чистым было. В том смысле, что ни одного немецкого самолета с утра не появлялось. Женщины доить коров начали. Тут подводы подкатили, дети на них. Эвакуированный детский дом их нагнал. Воспитательницы остановку сделали, чтобы детей парным молоком напоить.
Со стороны заходящего солнца налетели немецкие истребители. Пролетали над лугом на бреющем. Били из пулеметов по стаду, по детям. Улетали. Возвращались. Стреляли и стреляли. Больше всего по детям.
Луг криком затопило. Метались по лугу дети, женщины, животные. Женщины пытались спасти детей. От пулеметных очередей, от свинца, от копыт обезумевших животных. Метался Женя Симагин. Тоже кричал. Призывал к чему-то. Потом его ударило, он потерял сознание. Ранило Женю. Ранило тяжело. Но перед тем увидел он лицо немца. Позже он поймет, что не мог увидеть лица немецкого летчика, произошло с ним такое, от чудовищного нервного напряжения прежде всего. Лицо тем не менее запомнилось. Особенно глаза в памяти запали. Стылые в желании убить.