Колосов задумался. Не любил он подобных воспоминаний. Каждый раз переживать приходилось — вот ведь какая штука память. Видится одно и то же. Открытые в смертельном оскале рты, остекленевшие глаза, неестественные, искореженные болью распластанные мертвые тела.
Тогда так это и случилось. Комбат выслал в засаду взвод. Люди заняли позицию. Заснули. В том числе и часовые. Заснули, не проснулись, потому что всех их вырезали немцы.
— Утром атака началась, — говорил Колосов, — мы на засаду понадеялись, поднялись, пошли, вместо помощи получили еще один удар. Положило нашего брата… Еле-еле позицию удержали. Благо помощь подоспела. Одни бы мы там все полегли.
Рассказ старшины девушка поняла. Одно ей было непонятно, для чего он это рассказал. Не думает ли он, что и она может заснуть на посту. Сил у нее хватит. Она щипать себя станет больно-больно, да не заснет.
Колосов продолжал говорить. О том, что впереди самый трудный участок, остался последний рывок.
— Порядок установим такой, — объяснял Колосов. — Сейчас спишь ты. Через два часа я тебя разбужу. Неплюев, — кивнул он в сторону радиста, — не в счет…
Старшина глянул на девушку, она спала. Сидя, чуть склонив голову, как бы прислушиваясь к тем словам, которые он произносил. Еще раз остро выперли желваки на скулах. Выперли и пропали.
Колосов вспомнил сорок первый год, отступление, бесконечные переходы, когда то и дело дивизию перебрасывали, когда только то и делали, что шли. Шли в пешем строю, совершая многокилометровые марши, кухни куда-то пропадали, постоянно хотелось есть, но пуще всего спать. Было так, что и штыком поднимал бойцов, не жалея их мягких мест, грозил расстрелом, отвешивал ощутимые тумаки, слыша в ответ: «Хоть убей, старшина, не могу, дай поспать». Какой там спать: бои, переходы, снова и снова бои. Иногда казалось, что и самому не хватит сил. Но он шел, большинство бойцов выдерживало переходы. Стожильными оказались. Если, бывало, лопалась часть жил, другие держали. Потому не жаловались на свою судьбу, ропота не возникало. Нет, не возникало. За два года войны всякого насмотрелся Колосов, но крайне редко встречал измену, трусость, прочие отклонения от нормы.
Перед глазами старшины шевельнулась трава, он разгреб стебли, всмотрелся. Увидел крупного дождевого червя, который, вероятно, только что вылез из земли, а теперь извивался, то протягивая свое длинное тело меж травинок, то свиваясь в кольца, да так резво, словно попал в беду. Так оно и оказалось. Колосов заметил сороконожку. Эта тварь вклеилась в червя всеми своими ногами и грызла, грызла, пока не отгрызла хвост. Распрямилась, потащила добычу в гущу стеблей. Бесхвостый червь вытянулся, пополз, но тут на него накинулись маленькие рыжие муравьи, облепили густо, он затих. «Вот как бывает, — подумал Колосов, — не одно, так другое. Доконали-таки». Старшине открылось, что в жизни случаются обстоятельства одно другого хуже, эти обстоятельства так наваливаются на живое существо, что не сбежать от них, не укрыться. Колосов далек был от мысли сравнивать то, что произошло на его глазах, с обстановкой, в которой очутился, но что-то виделось за фактом, тревожило.