Иногда Колосову кажется, что Неплюев заговорит. В момент, когда он просыпается, в глазах у него появляется осмысленное выражение. Он смотрит не сквозь предметы, а как бы пытается их разглядеть. Понять бы, отчего с ним такое произошло. Колосов перебирает в памяти весь переход от линии фронта до той опушки в лесу, когда немецкий летчик обнаружил их, не находит ничего необычного. Шли, как и раньше ходили. Собирали данные, передавали их штабу фронта. Обычный поиск, обычное задание.
Галя шевельнулась во сне. Старшина отвлекся от нелегких дум, пересел поближе к девушке. Смотрел на нее спящую. Ему было приятно разглядывать. До этого отдыха спали они урывками, больше шли или отсиживались в зарослях. Девушка осунулась, побледнела. Теперь ее лицо розово засветилось. Ей, вероятно, что-то снилось. То бровь вспорхнет, то крылышком мотылька часто задрожит веко. Досталось ей, чего там говорить — оккупация. Каждый день ожидание худшего. Оттого и сны тяжелые снятся. И будут сниться…
Не додумал Колосов. Девушка потянулась, проснулась.
В первое мгновение Галя увидела глаза старшины. Спросонья перемены в нем не заметила. Вытянула из-под плаща руку, протянула ее вдоль бедра. Потрогала край плащ-палатки пальцами. Поняла, что это он укрыл ее, когда она спала. Улыбнулась, но вспомнила, каким жестким бывает его взгляд, нахмурилась. Еще раз глянула на Колосова и не узнала его.
— Ой! — отшатнулась, плохо соображая, кто перед нею.
— Я это, не пугайся, — спокойно, словно предвидел подобную реакцию, сказал Колосов.
Да, это был он, все тот же старшина, но без бороды, без усов: молодой, знакомый и незнакомый, радист здесь же, деревья все те же. Пес и тот вышел на ее голос. Потянулся, зевнул. Галя отошла от сна окончательно.
— Узнай тут, как же, — ворчливо заметила она.
Девушка вспомнила рассказ старшины о вырезанном взводе, свое недоумение по поводу его рассказа, то, как, не дослушав Колосова, она уснула, ей сделалось неловко.
— Выспалась? — спросил Колосов.
Девушка кивнула.
Шевельнулся Неплюев. Приподнялся на локте. Сел, привалившись к стволу березы. Заговорил.
— Где мы? — спросил радист.
Два слова произнес Неплюев, а для Колосова его слова все равно что звук нежданно ударившего колокола. Был бы старшина верующим, перекрестился бы от такого чуда.
— Степа! Домой мы идем, понял? — поспешно заговорил старшина, стараясь и объяснить, и успокоить одновременно, не спугнуть появившуюся надежду на то, что радист окончательно придет в себя, вспомнит все, в том числе и о рации. Не сейчас, пусть позже, когда доберутся они до партизан.