Ему вдруг захотелось снова обладать ею, снова испытать то всепоглощающее удовольствие.
Ни с кем другим после нее он не чувствовал такой тесной связи. Он встречался с женщинами, однако всегда с осторожностью подходил к их выбору. Никаких мечтательниц с широко открытыми глазами, с энтузиазмом смотрящими на мир… Впрочем, в его мире такие и не попадались.
Десять лет назад Элизабет была девственницей, а он сам уже имел некоторый опыт, однако еще продолжал открывать новое. И спустя две недели вместе он знал о ее теле больше, чем о своем собственном.
Наверное, сейчас секс с ней будет совсем иным. Целых десять лет опыта добавятся к и без того самовоспламеняющейся смеси…
— Пойдем, — отрывисто сказал он, злясь на себя за то, что не может провести с ней наедине ни минуты, не подумав о сексе.
Она набросила на плечи кремовый платок:
— Куда мы направляемся?
— В Диадонус-таун.
Она с облегчением сказала:
— Я думала, мы поедем в Афины.
— Тебе же вроде там нравится?
— Да, но ехать туда всего лишь ради ужина — это чересчур.
Сам Ксандер рассудил точно так же, но решил ей об этом не сообщать.
— На всякий случай имей в виду, что на острове ошиваются журналисты, так что не забывай улыбаться.
— Ладно. Жаль, что нельзя ходить в такой маске, которая превращала бы угрюмое лицо в улыбающееся.
Ксандеру вдруг захотелось стереть угрюмость с ее лица — при помощи чего-то более сильного, чем слова. Засунув руки в карманы, он двинулся к выходу.
Они быстро доехали до ресторана, который находился на пляже. Это была таверна в старом стиле, и, кроме них, тут ужинало всего лишь шесть человек.
— Здесь всегда так мало посетителей? — спросила Элизабет.
Ксандер пожал плечами:
— Сейчас зима. Весной весь Диадонус забит туристами.
— Я читала, что он популярен для вечеринок.
— Ну, здесь много молодежи, но все же не как на Миконосе или Санторини. Здесь довольно многие отдыхают с семьями.
— Тебя раздражают туристы?
— Вовсе нет. Именно они держат на плаву нашу экономику.
Она отхлебнула вина из бокала. Наконец владелец таверны, который сам обслуживал посетителей, принес еду, и Элизабет почувствовала облегчение — пока они ели, можно было делать вид, что ничего странного не происходит. Что они не поглядывают незаметно друг на друга и не отводят глаз. Что воздух не искрится от скрываемого желания.