— Даже так? И почему вы не устроили мне очную ставку с тем свидетелем? — поинтересовался Папа Карло в ответ на последнее заявление Мизгиря.
«Потому что дядя Вася не входит в охотничий клуб», — должен был сказать на это капитан, но, разумеется, не сказал.
— Я почти три месяца на воле, но до сих пор не встретил ни одного старого знакомого, — продолжал Пахом. — А вы вот так запросто его нашли? По-моему, вы мне лжете.
— Единственный лжец здесь — это ты, — возразил комвзвод. — Только зачем нам предъявлять тебе какие-либо доказательства? Ты не на суде, а я не твой прокурор. Мы достаточно о тебе разузнали, осталось лишь, чтобы ты сам признался во всех своих злодеяниях. Полная искренность — твой единственный ключ к свободе.
— И какой вам прок от моей исповеди? На хлеб ее не намажешь, денег от этого у вас не прибавится и мир не станет чище. Вы просто любите издеваться над беспомощными людьми, вот что я вам скажу. А сознаваться в грехах их заставляете, чтобы не выглядеть в глазах друг друга конченными садистами и чтобы придать вашим пыткам хоть какой-то смысл. Только со мной вы ошиблись. Мне не в чем раскаиваться. Ни перед вами, ни перед кем бы то ни было. Я искупил свои грехи на пять жизней вперед, отсидев огромный срок за то, за что другого наверняка бы оправдали.
— Ну это мы еще поглядим, — пообещал Мизгирь, вставая с корточек. — Не желаешь каяться сегодня — пожелаешь завтра. Времени у нас в запасе хоть отбавляй.
И он, плюнув на прощание в яму, снова оставил пленника в одиночестве.
На самом деле времени у охотников было не слишком много. До прилета Горюева оставалась всего неделя. И когда он появится, будет уже неважно, сознается Папа Карло в грехах молодости или нет. Но даже если сознается, досрочно его из Гламурной ямы все равно не выпустят.
Никто Пахома в городе не искал, что тоже играло охотникам на руку. Вдобавок Кайзер пустил среди его бывших коллег слух, что тот задолжал чулымцам приличную сумму. Поэтому дорожники единодушно решили, что Чернобаев отказался платить по счету и задал деру, и больше про него не вспоминали.
Мизгирь тоже мог бы забыть о нем на всю оставшуюся неделю — иных забот хватало, — да только не получилось. Теперь пленника кормили раз в день и за ним приглядывали по очереди члены клуба. Но за три дня до визита Горюева Мизгирю неожиданно позвонил дежурящий на форпосте Кельдым. И сообщил, что «зверь» ведет себя странно — не иначе, у него помутился рассудок.
Чертыхнувшись, капитан был вынужден оставить дела и поехал выяснять, что там стряслось.
— И вот так — с самого утра, — пояснил Кельдым, когда они с капитаном подошли к яме. — Бодает стену, мычит и не отзывается.