— Что будем делать, командир? — наконец, нарушил общее молчание Пилипчук, обращаясь к своему сержанту.
— Ты прав! Надо срочно что-то думать. Иначе домой поедем не мы, а наши кровавые мозоли, — ответил сержант.
— И то не скоро, — подлил масла в огонь Ерофеев.
Вновь воцарилось молчание, которое опять нарушил Пилипчук:
— Может, к земляку в автобат сходить, посоветоваться?
— Ага, когда в прошлый раз ходил к нему советоваться, то вернулся без сержантских погон и на шестые сутки, — вспомнил Сытин.
— Всяко бывает, — нивелировал Пилипчук неприятное воспоминание, — Зато совет земляк дал дельный, ротного вора на третьи сутки вычислили.
— Всё хотел спросить, а за что с тебя погоны сняли? — спросил Ерофеев.
— На губе он сидел, за пьянку в расположении части, — ответил за Пилипчука Сытин.
— Повезло мне, что на губу попал, — без тени иронии вспомнил былое Пилипчук.
Услышав неестественную для армии фразу, все трое, несмотря на усталость, резко подняли голову и посмотрели на товарища. За два года срочной службы, казалось, ко всему можно привыкнуть… ко всему, кроме гарнизонной гауптвахты. Грозный имидж ее бессменного начальника тридцатисемилетнего старшего лейтенанта Гмыри приводил в ужас не только «совков», но и «дедушек» Советской армии. Последних начальник «губы» особенно «любил» и держал для них самую грязную и вонючую работу, ибо истинным ветераном армии считал себя, а не этих обнаглевших двухгодичных самозванцев.
Почувствовав на себе удивленные взгляды, Пилипчук тоже поднял голову.
— Так вы не знаете, что случилось? Я не шучу, я действительно был счастлив, что на губу попал, а не в цинковый ящик.
— Ты лучше расскажи, а то опять пойдешь к земляку и, если вернешься на шестые сутки, мы домой поедем не раньше декабря, — попросил Ерофеев, понимая, что без земляка из автобата им самим ничего не придумать.
— Раз публика требует, — Пилипчук поднял бушлат повыше и, облокотившись спиной к вековой сосне, продолжил, — помните, зачем я тогда к земляку ходил?
— Помним, давай дальше.
— Прихожу я к нему вечером, после ужина, часам к восьми. У него в шестом ангаре карбюраторная мастерская. Ангар был почти пустой. Стоял только старый танк, киношники на ремонт притащили и 412-й «москвич» ихнего чокнутого замполита, без колес и тормозных дисков, на четырех винтовых опорах. А земляк мой, еще будучи «черпаком», маленького крысенка поймал и приручил, так, по приколу, чтоб веселее служба шла. Крысенок этот по прозвищу Кузя, днем жил в мастерской, крутился под ногами, глаз радовал, а на ночь земляк его в кабинах разных машин отбивал, ну чтоб крысенок травленого зерна не наелся, которое зам по тылу во всех ангарах рассыпал.