- Прошу! - пригласил он Галину картинным жестом. - Маленький аперитив перед прогулкой.
Он выпил, и Галина тоже выпила, хотя она не любила коньяк. Эджвуд принялся смачно жевать свои бутерброды, почти все бутерброды съел он один. Потом взял Галину за руку.
- Поцелуйте меня, - сказал он. - Это будет самый восхитительный десерт!
- Я не хочу, - сказала Галина и позволила себя поцеловать.
Роберт стал ей противен, но она не могла сорвать прогулку. Раньше она почему-то не замечала его пошлости.
- Зимний романс! «And whispering: «I will never ne’er consent», - consented» [1] , - воскликнул он на своем родном языке, удовлетворенно смеясь. - Вы поступаете совсем так, как писал Байрон!
Он швырнул в снег остатки пищи, убрал стопки и принялся отвязывать лыжи.
- Отлично, - сказал он самому себе.
- Что «отлично»? - спросила Галина.
- Все, - сказал Эджвуд и протянул Галине лыжи. - Надевайте, дорогая, будем делать небольшую тренировку.
Он встал перед Галиной на колени и подтянул ремни на ее лыжах.
- Сегодня вы меня не догоните! - воскликнула Галина. Она любила подразнить.
- Я даю вам десять минут форы! - серьезно крикнул он ей вслед и посмотрел на часы.
Он честно выждал десять минут и побежал по лыжне, проложенной Галиной.
Галина мчалась сломя голову. Вниз с холма, вверх, опять вниз… Легкий резковатый ветерок дул ей в лицо, румянил щеки, играл прядкой волос, выбившейся из-под синей вязаной шапочки. Ей хотелось, чтобы этот развязный и самодовольный тип не в силах был ее догнать… Она палками отталкивалась от наста и неслась.
Где-то позади, очень далеко, кто-то кричал… Это, конечно, кричал Эджвуд, но она не обернулась, не откликнулась, все бежала, бежала, благо полю не видно было конца. Но он все-таки нагонял ее.
- Галина! - услышала она его крик.
Он был еще далеко, но приближался.
- Остановитесь! - кричал он. - Мы не можем уходить так далеко!
Она не остановилась. Пусть догонит!
- Остановитесь!
В его голосе звучало раздражение, Эджвуд начинал злиться.
Поле шло под уклон, бежать по насту было легко, привольно. Галина подняла палки и старалась только не упасть.
Она опять ушла от Роберта… Сейчас он закатит ей скандал! Он ужасно противный, когда злится!..
Галина скатилась с пригорка и остановилась. Посмотрела на часы. Четверть пятого… При всем старании раньше чем через час обратно до машины они не доберутся. Но она постарается задержать своего спутника по крайней мере еще на час.
Она не простит ему эти снимочки! Мосты, аэродромы, заводы, а Галина - только для декорации!
Евдокимов еще благородный человек, что не показал эти фотографии отцу. Отец ее очень любит и балует, но эти снимочки он ей, пожалуй, не простил бы. Такой важный, спокойный, в хорошо отутюженном костюме, в роговых очках, с тщательно повязанным галстуком, он, вероятно, сразу перестал бы быть похожим на самого себя, вернее, стал бы похож на того Вороненко, каким он выглядит на любительской фотографии, снятой в девятнадцатом году. На этом снимке он худой, злой, неумолимый! Галина не хотела бы видеть его таким. Она думает, что если бы Евдокимов показал отцу эти снимочки, он бы ее побил. Взял бы старую нагайку, которая валяется среди всяких его реликвий, и драл бы ее, драл как сидорову козу…