Отец, как и большинство Метеллов, ненавидел политику Юлия Цезаря и все, за что тот стоял. С другой стороны, Цезарь сделался одним из самых многообещающих претендентов на власть и мог, несмотря ни на что, добиться выдающегося положения. Как семья, мы, Метеллы, любили ставить на каждую колесницу, участвующую в гонках. Меня беспокоило подозрение, что, раз Непот был человеком нашего клана в лагере Помпея, от меня ожидалось, что я сыграю такую же роль с Цезарем. Моя помолвка с Юлией была чисто политическим маневром, по мнению моих родных.
– Позвольте мне до начала собрания сообщить, что мой сын – вот он – расследует обстоятельства, сопутствовавшие смерти Квинта Цецилия Метелла Целера, – начал мой отец.
– «Обстоятельства, сопутствовавшие смерти», – сказал я. – Мне это нравится. Звучит много лучше, чем просто, скажем: «Расследует, как именно старикан дал дуба». Я могу взять эти слова на вооружение, когда…
– Уверяю вас, друзья и коллеги, – перебил меня отец, – своеобразный талант моего сына – единственная причина, по которой мне пришлось вызвать его в Рим.
У него был обиженный вид. Что ж, он стареет.
– Расскажи нам, юный Деций, – сказал Цезарь, – как именно ты очутился на Ватиканском поле посреди ночи.
Я изложил слегка урезанный отчет о своем расследовании, опустив заключенный с Клодием полумирный договор. Он, наверное, уже рассказал обо всем Цезарю, но не было причин, чтобы об этом знали остальные.
– Клодия! – воскликнул Варрон. – Эта женщина в одиночку может разрушить Республику!
Гай Юлий снисходительно улыбнулся.
– Не думаю, что Республика настолько хрупка. Клодия – лишь помеха, не более.
– Для тебя – бо́льшая помеха, чем для нас остальных, Цезарь, – вставил Бестия.
– Как может одна слегка дегенеративная патрицианка быть помехой именно для меня? – мягко спросил Цезарь.
– Она – сестра Публия Клодия Пульхра, а Клодий, как знает весь мир, – твой охотничий пес.
Улыбка Кальпурния Бестии стала ехидной, причем это ехидство было более заметным из-за его раскрашенного лица. Как прислужник Помпея, он выискивал любой способ привести Юлия Цезаря в замешательство.
– Клодий – сам по себе, – сказал Цезарь. – Он поддерживает меня, и благодаря этому поддерживает и моего доброго друга, Гнея Помпея Великого. И этому наверняка следует радоваться.
Бестию искусно обошли, и он умолк, будучи вынужден признать вымышленный триумвират, созданный Цезарем, Помпеем и Крассом.
– Меня беспокоит дело Фаусты Корнелии, – сказал Виселлий Варрон. – Это, конечно, бесстыдная женщина, но она дочь диктатора и как таковая – в некотором роде символ аристократической партии. Корнелии – великая семья, они были консулами со времен основания Республики. В наши неспокойные времена народ должен верить в великие семьи. Я думаю, будет неуместным втягивать ее имя в это подлое дело.