Она хрустела щёткой для волос перед зеркалом, разглядывая углы своего лица.
— Но всё это бо-о-ольшая работа! Не понимаю женщин. Вокруг столько вещей и увлечений, а они хотят нянчиться с такими же как они, только маленькими. Если они вырастут — они же станут не лучше родителей, так? Тогда зачем их рожать?
— Причина та же, что и в твоём лесу. — я стряхнул пепел с папиросы в консервную банку, прежние внутренности которой послужили неплохим ужином вчера, вместе с гарниром. Вера училась готовить.
— Да что ты такое говоришь! — воскликнула Вера, отбиваясь от липнущего к пальцам длинного волоса. — Если б я только знала, что вместо добычи еды и родов детей можно кататься на кабриолете и танцевать!
— Мы ведь... вымрем, если перестанем рожать? — я водружал дымовую трубу на борт миниатюрной "Лузитании". Занимал свободное время и свои пальцы, как советовала мне и всем здоровым мужчинам Вера после одного из женских собраний.
— Людей и так полным-полно кругом. Я почитала историю, их сейчас больше чем во все века раньше. Я бы повременила. И без меня обойдутся.
— Тебе же нравился Рейх, и что женщина должна воспитывать его будущих граждан. Что с тобой случилось?
— Я видела только красивую игру слов, от которой у всех блестели глаза. Я тоже хотела в неё сыграть. Но в перерыве между собраниями все женщины вдруг поникли и начали сетовать о том что зря родили третьего ребёнка: "Люцио такой неопрятный, весь в папу-алкоголика! Ещё и на сиделку денег не хватает". А их рассказы о своих любовниках! Ничего не понимаю... Если вам нравится заниматься любовью или курить сигареты — то вы так и скажите друг другу! К чему вам всё это лицемерие, человеки? Нацепили на себя благородность, и ходят, важные...
Я поднял "Лузитанию" чтобы подкрасить ей ватерлинию. Пара неудачных мазков и мои глаза вцепились в кончик указательного пальца Веры. Пара секунд — и как только я начал различать линии на подушечке, Вера приблизила палец к своей груди. Её халат соскользнул по предплечьям и задержался на локтях. Внешний мир за окном провалился в пропасть из-за страшной катастрофы и я попытался спастись, схватившись за Веру — зажмурился и обнял её. Хотел поцеловать, растирая ей лицо своими сухими губами.
Или мне всё это показалось. Когда я открыл глаза, Вера стояла спиной и завязывала пояс своего халата. Обнимал я только себя, цепляясь ногтями за собственную поясницу.
— Вот видишь, — сказала Вера, высматривая из-за плеча. — всё на свете забываете, только палец покажи. А ещё называете себя: ци-ви-ли-за-ци-я! Что за вздор!