Нас развозили по нашим частям. Нас — лохматых и стриженых, в мокрых от пота рубашках, в куртках, в кепках и картузах, прятавших под своими козырьками беспокойные и усталые глаза.
— Зря ты женился, дружище, — сказал мне Лука — не дождётся ведь! Ещё не обрюхатил?
Я улыбнулся.
— Нет.
— Точно убежит! — ухмыльнулся он.
— Я тоже был женат, — начал Лука. — Красивая она была. Польские у неё корни, славянские. Стройная такая, не как наши немки... угловатые. Сильно мы друг друга любили. Занимались любовью как звери, животные. Начинали в спальне — переходили в гостиную. Из гостиной переходили на кухню, из кухни в ванную. Всё было замечательно, но вдруг она будто похолодела. То лежит какая-то вялая, жалуется на головную боль. То суп забудет посолить. Я спросил: "В чём дело, дорогая?". Она ответила "Мне скучно, я тоже хочу работать". Я сказал, что моя жена не должна работать, она должна вести хозяйство, воспитывать наших будущих детей, планировать расходы и делать накопления — ведь так лучше для Рейха! Она замямлила и всё-таки я сдался, сказал: "Хорошо, выбирай любую работу, хочешь — почасовую, хочешь — полный день, решай сама". И она так и поступила. А работал я тогда коммивояжёром, продавал обувь. Выезжал на два-три дня каждый пару недель, обычно ездил на юг, в Саксонию. Когда и она стала работать — то всё стало вновь хорошо. Не так, когда она была домохозяйкой, но тоже неплохо. А потом она начала пропадать. Я как-то раз вернулся из очередной поездки, ожидал увидеть любящую жену — а её и след простыл. Уже восемь вечера, потом десять, потом три часа ночи, и её всё нет. Я сказал себе: "Успокойся, ведь она могла сходить к сестре, к подруге, навестить свою мать". Я что-то такое от неё и услышал на следующий день. Но это повторилось. Я представлял себе её мужчин, воображаемых фабрикантов, бюргеров, смазливых адвокатов, или того хуже — каких-нибудь строителей или узколобых грузчиков. Наконец я сказал ей что вернусь очень и очень поздно, что она может ложиться спать и не ждать меня. А сам я никуда не поехал и сел за мусорными баками, с термосом кофе и коньяком. Через пару часов стемнело и она вышла, прошла несколько кварталов и исчезла в жилом доме, из бурого, красного кирпича. На табличке у входа значилось четыре фамилии, ни одной из них я не знал. Я вошёл, поднялся на второй этаж и приоткрыл незапертую дверь. Внутри — темно, горит одна единственная свеча, и в тусклом свете я увидел свою жену в объятиях другой женщины. Я спустился, вернулся домой, почистил зубы и... задушил её поганую кошку своими руками!