Я взял деревянную гранату Андерса и кинул её в бедных солдат. Они разбежались и удрали обратно за горизонт. Краем глаза я видел, как Андерс взялся за живот, разинув рот, не в силах больше хохотать.
— Ну, братец, ты конечно выдал! — сказал он, восстановив своё дыхание.
Мне больше не хотелось смеяться. Выглядело всё сплошной нелепицей: вся война и вся жизнь. Я чуть снова не растерял все свои чувства и желания, чуть не оцепенел от бессмысленности всех событий вокруг. Из последних сил я схватил трубку рации и набрал штаб.
— Как слышно, приём! — сказал я.
Никто не ответил.
— Мы только что развернули отступающий отряд пехоты, приём! — снова сказал я.
— Что? Чего? Какой ещё отряд? — спросил штаб.
— Не знаю, мы не узнали его номера, он пытался на нас напасть, и...
— Вы там надоели уже все. Хотите за Гитлера своего воевать — воюйте! А я всё, американцам иду сдаваться. Всё, конец связи.
Андерс посмотрел на меня.
— Что там? — спросил он.
— Андерс, пошли домой.
— Чего? — ухмыльнулся он, — Вот так, сразу?
— А как надо? — взглянул я на него, обветренного и пыльного, — Я устал. И ты тоже устал. Хватит воевать.
— Л-ладно... — сказал он.
Мы по привычке сложили пулемёт и понесли с собой. Через полкилометра Андерс предложил:
— Что мы его всё несём? Выкинуть пора.
Скинули в дорожную канаву. Я так долго носил его, что полученная лёгкость принесла одно лишь беспокойства. Словно часть тела отрезали и тебе кажется будто она всё ещё при тебе.
В канаву полетели и наши каски, и знаки отличия. Когда срезали их с формы — почувствовали боль. Тоже самое что и отрезать свои соски: мужчине они ни к чему, без них ты спокойно проживёшь. Но эта процедура отзовётся сильной болью, и оставит уродливые шрамы на всю жизнь.
— А ты откуда, Андерс? — спросил я, — Который год уже вместе, и до сих пор не знаю.
— Магдебург.
— А я из Гамбурга. Это налево.
Дорога перед нами разделилась.
— А мне направо, — сказал Андерс.
Мы посмотрели друг на друга, помолчали.
— Ну, рад был, что ли, познакомиться, — начал Андерс и осторожно предложил мне пожать его руку.
Мы обняли друг друга. Быть может, крепче, чем собственных жён до войны.
Я пошёл налево. Андерс пошёл направо.
***
Вместо города, который я знал, меня встретили торчащие из наваленных кирпичей углы прежних зданий. Между тем, дороги остались целыми и чистыми, как раньше.
Дом с моей комнатой уцелел, один на несколько кварталов. Я поднялся по лестнице и услышал знакомый голос:
— Карл, не оставляй крошек на столе! Хлеб мы с тобой не знаю когда ещё получим! Всё съедай, слышишь?
Её голос стал твёрже.