* * *
«Ну вот, а потом пришла телеграмма насчет того, что у них есть доказательства, и я в ответ телеграфировал Уайту [сэр Дик Уайт, бывший генеральный директор МИ-5, а в то время шеф МИ-6], что должен пойти поговорить с Филби начистоту. Все это продолжалось слишком долго, и я обязан был добиться у Филби признания — ради его семьи. Понимаете? Я, в общем, парень не слишком чувствительный, но судьба его жен и детей меня волновала, и я всегда думал, что Филби сам рад был бы облегчить душу, а потом жить себе спокойно и смотреть свой любимый крикет. Рейтинги игроков он наизусть знал. Про крикет мог говорить до бесконечности. В общем, Дик Уайт сказал: ладно. Действуй. И я полетел в Бейрут, встретился с Филби и говорю: если ты так умен, как я думаю, ради своей семьи сознайся во всем, потому что игра окончена. Привлечь его к суду мы не могли, он бы все отрицал. Условия нашей с ним сделки были очень просты. Он должен сделать чистосердечное признание (я думал, он в любом случае захочет это сделать, и тут он меня одурачил), рассказать обо всем, и прежде всего обо всем причиненном ущербе. Вот что было для нас самым важным. Предотвратить ущерб. В конце концов КГБ ведь мог поинтересоваться у Филби, к кому еще можно обратиться помимо него, кто в Службе согласится на нас работать? И Филби мог кого-то порекомендовать. Нам обо всем этом нужно было узнать. А потом и об остальном, что он им передал. Таково было наше твердое условие».
Затем я перешел к записям в форме диалога:
«Я: А если он отказался бы сотрудничать, какие меры вы могли принять?
Эллиот: Вы о чем, старина?
— Меры, Ник. Чем вы могли ему пригрозить в худшем случае? Могли вы, например, насильно посадить его в самолет и отправить в Лондон?
— В Лондоне он никому был не нужен, старина.
— Хорошо, а как насчет крайних мер? Могли вы — уж прости — убить его, ликвидировать?
— Дорогой мой. Он же был наш.
— Так что вы могли сделать?
— Я сказал, что в противном случае мы совсем перекроем ему кислород. Во-первых, ни в одном посольстве, консульстве или дипмиссии на всем Ближнем Востоке его и на порог не пустят, черта с два! Бизнесмены тоже близко к нему не подойдут, и журналистская карьера накроется. Он станет парией. С ним будет покончено. Мне ведь и в голову не могло прийти, что он отправится в Москву. Он совершил ошибку, но хочет все исправить, так что ему остается только признаться. А потом мы обо всем забудем. Надо ведь и о семье подумать, об Элеоноре».
Я напомнил о судьбе одного британского предателя, который, в отличие от Филби, не был всеобщим любимцем и, хотя выдал гораздо меньше секретов, провел в тюрьме много лет.