– Что ты там молвила, милая?
– Говорю – слово княжье даешь?
– Ну да – слово. А все же, как ты сказала-то?
– Да не помню уже. Отстань! Где же эта книжица-то?
Тонкий стан, изящная спинка, попка округлая, упругая, плотная и… такая знакомая родинка слева от копчика! Склонившаяся над сундуком княжна выглядела так аппетитно, что молодой человек не выдержал, спрыгнул с ложа…
– Нет, нет… как стояла, так и стой, ладно?
Погладив жене спину и плечи, Игорь сжал ладонями ее тонкую талию, нагнулся, чувствуя нежную теплоту кожи. Вытянув руку, погладил грудь, зажал пальцами сосочки, затем опустился на колени, поцеловал ямочки на спине. И вот уже ладонь его скользнула к зовущей шелковистости лона… скользнула и задержалась, вызывая томные стоны и дрожь. Дрожа от нетерпения, Бируте истекала неистовым соком любви… Князь выпрямился, обхватив ладонями тонкий стан любимой…
И снова стоны, и жар, и биение сердце в унисон, и наслаждение, острое, высшее наслаждение, томительно-сладкое ощущение того, что только может быть между мужчиной и женщиной. Между возлюбленными, сгорающими от своей любви.
Кто-то постучал в дверь. Бируте как раз пришла в себя… правда, не до конца. Так, нагая, и подошла, отворила…
– Ой…
– Ты что хотел-то, Гинтарс? Ах! Подожди-ка…
Накинув рубашку, княгинюшка впустила слугу.
– Беда, князь! – с порога доложил подросток. – Дозорные заметили чужие костры в Черном лесу.
– Обожди.
Князь быстро оделся, опоясался мечом и вышел, княгине же осталась в опочивальне. Все правильно, не женское это дело – война.
– Где именно костры? Кто у костров? Кто видел? – входя в горницу, Довмонт окинул собравшихся бояр тяжелым пристальным взглядом.
– Дозорный из моей стражи ждет на крыльце, князь, – поднявшись с лавки, доложил молодой белокурый воин в кольчуге и коричневом плаще с желтым подбоем. Альгирдас, верный друг детства.
– Позови, – кунигас уселся в резное кресло.
Альгирдас выглянул в распахнутое окно и крикнул.
Дозорный оказался молодым парнем из ополченцев, несших караульную службу по очереди. Белобрысый, по-крестьянски основательный, неторопливый, с круглым румяным лицом и задорно вздернутым носом, он говорил медленно, но вполне толково. Звали парня Мешко, что значило – медведь. Действительно, чем-то на медведя похож. Такой же косолапый увалень.
– Мы это, сидели, где пастухи, ну… У Черного леса, в двух десятков шагов от реки. Моя очередь была караулить. Сижу. Слышу – заяц пробежал. Потом – еще один. С чего бы зайцам ночью бегать? Знать, спугнул кто. Я и – посмотреть, ну. Знаю, как в ямках костры жгут. Это… огонь-то по стволам да вершинам отблесками не скачет, но привычному глазу разглядеть можно, ну. Тут такие же костры разложили, видать, через брод шли да вымокли все, сушились. Видать, торопятся, дня ждать некогда. Да и не посушишься там особо на солнышке – пуща, деревья вокруг. Разве что на бережку, у реки, но там на всю округу видно.