Ксавье представляет меня Семми, которой двадцать один. Она из Теама и перешла к повстанцам, когда ее отца расстреляли за то, что он подделал карточку на воду.
Бри и я присоединяемся к игре, которую они называют «дартс». В игре два на два мы с треском проигрываем. Не очень-то хорошо у меня получается бросать ровные стрелки с правильной силой тяжести. Ксавье пытается исправить положение моей руки и стойку, но это не особо помогает. Я виню в этом выпивку.
Наконец, мы заканчиваем игру и садимся за высокий стол. Хал и Полли присоединяются к нам. Мы сидим на высоких табуретках, много пьем и играем в Проклятую ложь. Она похожа на нашу игру в Клейсуте. Бри лучшая врунья из всех. Снова и снова она обводит нас вокруг пальца, и ее обман никто не может раскрыть. Я узнаю, что, когда ее забрали в Теам, она была одна. У нее нет ни братьев, ни сестер, мать давно умерла. Она думает, что отец тоже умер, после того как не смогла найти его в долине Расселин. Кроме того, я узнаю еще пару других совсем обыденных деталей, которые по какой-то причине кажутся мне более впечатляющими, чем вся история ее жизни. На ее бедре родимое пятно в виде полумесяца. Ее любимый цвет фиолетовый, цвет облаков перед закатом. Она до сих пор не может привыкнуть засыпать без шума прибоя.
Игра продолжается, и мы смеемся все громче и громче. Все участвуют. Я не могу вспомнить, когда последний раз так смеялся.
Намного позже, когда все веселятся и уже сильно пьяные, Бри пытается дойти до стойки за выпивкой и падает с табуретки. Полли просто визжит от смеха, и все тоже смеются.
— Отведу ее домой, — объявляю я. Никто не возражает, ей на сегодня хватит. Мы долго добираемся до ее квартиры. Я тоже принял изрядно, и Бри все время отправляет меня не в те коридоры, и потом мы, спотыкаясь, возвращаемся обратно. Она всем своим весом висит у меня на шее и невнятно бормочет то, что никогда не сказала бы трезвая: какой я милый, что вступился за нее перед Дрейком, как она хочет еще раз все начать с начала, тогда она не была бы такой грубой во время моего ареста.
— Так сложно понять правду, — лепечет она, когда мы подходим к ее комнате. — И ты, наверное, боялся… Ты знаешь, когда. Когда мы думали, что ты… клон, — она молчит некоторое время. — Мне жаль, что я не была милой с тобой, — добавляет она.
— Не нужно, — отвечаю я. Осторожно отпускаю ее и пытаюсь открыть дверь. Она стоит и качается, как лист на ветру.
— Правда, мне очень жаль, — продолжает она упрямо. Рубашка со-скользнула с плеча, а глаза такие голубые, что кажутся мягкими синими озерами. Она подходит очень близко ко мне, так, что ее ресницы касаются моего подбородка, и кладет руки мне на грудь. Я знаю, чего она хочет, и отворачиваюсь.