– А можно мне будет услышать эту музыкальную тему? – спросила я.
– Конечно, – отозвался Генри. – Как вам будет удобно, я могу прислать вам запись. Или… – Сахарный кубик дрогнул под его пальцами и раскрошился. – Или могу пригласить вас к себе и сам вам сыграть.
– Отлично, – кивнула я. – На том и порешим. Вот вам моя карточка, – я вручила ему визитку, – позвоните, и мы все обсудим.
Я встала из-за стола, и Роберт тут же вскинулся:
– Так как же, мисс Мельников, – я могу считать, что мы с вами договорились?
– Мм… я что-то пропустила? – вежливо поинтересовалась я. – Кажется, своего согласия я еще не давала.
– А когда?.. – не отставал Роберт, и я живо перебила его:
– Я дам вам ответ, когда услышу музыку мистера Кавендиша.
Позже, сидя в такси – я так и не удосужилась обзавестись собственной машиной и предпочитала передвигаться на знаменитых лондонских кебах – и глядя в окно, на проносящуюся мимо Пикадилли, на средневековые здания, с куполами и лепниной, контрастировавшие с яркими современными билбордами, на лондонскую толпу – неизменно стильную и слегка фриковатую – я думала о том, как все-таки непредсказуема бывает наша судьба. Кто бы сказал мне, двадцатидвухлетней девчонке, бредущей по заснеженной улице после исключения из ВГИКа, что пройдет около десяти лет – и встречи со мной будут добиваться известный британский театральный продюсер и композитор с мировым именем. Мало того, встреча эта будет проходить не в Москве и даже не в какой-нибудь Варшаве – бывшей пределом мечтаний для всякого советского человека, – а в Лондоне, городе, в который занесет меня судьба. Если бы кто – Стас, скорее всего, ни у кого, кроме него, не было такой поразительной веры в меня – и предположил в то время подобное развитие событий, я бы, скорее всего, приложила ему ладонь ко лбу и задушевно поинтересовалась, не перегрелся ли он на солнце.
Итак, распрощавшись со ВГИКом, я решила полностью посвятить себя написанию романа, который за последние месяцы драмы с Болдиным уже полностью сложился у меня в голове. Признаюсь, я, беспринципная, как всякий бумагомарака, вывела там в качестве своих марионеток многих моих тогдашних знакомых. Нашлась роль и брутальному брюнету каскадеру Дмитрию, и другу моему Стасу, и, конечно же, демоническому Игорю Ивановичу. Долгие месяцы я просиживала над этим моим творением, шлифуя получавшиеся отрывки до удовлетворившего бы меня идеального состояния. Роман получался необычным, провокационным, затрагивал самые скрытые, самые низменные стремления человеческой души, задавался вопросом – где беззаветная преданность искусству переходит границы разумного и оборачивается разрушительной манией. Он повествовал об актере, страстно влюбленном в свою профессию и готовом ради создания более точного, более искреннего образа на сцене пойти на что угодно, даже на преступление. Стас, читавший отрывки моей книги сразу же после их появления, твердил, что я создаю что-то вроде «Портрета Дориана Грея», как его мог бы написать Жан Поль Сартр. Мне, признаться, и самой до известной степени нравилось то, что выходило из-под моего пера.