– Знаешь что, хватит тут обивать пороги! – заявила она мне в очередную нашу встречу, после традиционного обмена поцелуями и новостями. – Даже если кто и захочет тебя издать, тут и гонорары наверняка копеечные.
– Ну а что ты предлагаешь? – хмыкнула я. – Похерить все к чертовой матери и пойти английский в школу преподавать? Боюсь, это добром не кончится, или я кого-нибудь из учеников убью, или они меня.
– Ты как-то плохо обо мне думаешь, – усмехнулась Кира. – На такую каторгу я тебя не отправлю. Нет, я предлагаю вот что – у меня есть знакомый в Лондоне, он художник-оформитель в издательстве. Я не разбираюсь, но вроде бы крупном. Я скоро лечу туда на очередной показ, могу закинуть ему твой роман. Пусть покажет издателю, мало ли, а вдруг?
– И где только у тебя нет знакомых? – изумилась я.
А Кира дернула плечами:
– Издержки профессии. Так как тебе идея? Попробуешь?
– Не знаю, – честно призналась я.
Ясно было, что возиться с русскоязычным текстом никто не станет, а перевести свой собственный роман на английский… Я все-таки не мнила себя Набоковым, не была уверена, что справлюсь. Но Кира заверила меня, что я зря дрейфлю, что в любом случае ничего не теряю, и быстро написала на бумажной салфетке свой японский адрес, по которому я должна была выслать ей переведенную рукопись.
Честно сказать, вся эта идея – как и некогда поступление во ВГИК – казалась мне безнадежной авантюрой. Но я ухватилась за нее, как за некое дело, которое позволит мне отвлечься от унылых размышлений и снова заняться интересным. Переводить свой собственный текст на иностранный язык – даже при учете английской школы за плечами – оказалось занятием не простым, но крайне захватывающим. Иногда я по нескольку дней не могла придумать, как передать какой-нибудь каламбур, и подскакивала среди ночи, когда решение приходило само. Тут как раз пригодился и опыт переводов, английский, который после школы я постепенно начала забывать, теперь снова был у меня на высоком уровне. И вот, через пару месяцев праведных трудов, роман был переведен.
Я пошла на почту, чтобы отправить его Кире бандеролью, и уже перед тем как запаковать увесистую стопку листков, отчего-то задумалась. В почтовом отделении пахло каким-то странным запахом – школьной столовой, что ли? Гороховым супом и творожной запеканкой? За моей спиной бабка бестолково объясняла женщине в окошке, куда ей нужно отправить телеграмму. А я сидела за желтым столом с облупившейся лакировкой, смотрела на титульный лист своего романа и не понимала, что меня смущает. Пока наконец не сообразила, что этот самый царапающий момент представляли собой мои собственные имя и фамилия.