Что могло бы произойти, попробуй мы когда-нибудь перевести наши отношения в другую плоскость? На то, что случится чудо, и мы, два творческих человека, каждый с собственным набором заморочек, тараканов и комплексов, сможем ужиться, надежды было мало. Наша же преданная дружба на этом точно кончится. У меня было не так много друзей, и рисковать потерять одного из самых близких я не могла.
– Дорогой мой, уж не собрался ли ты делать мне предложение в день похорон моего предыдущего мужа? – делано рассмеялась я. – Честное слово, Ретт Батлер – не твоя роль.
– Думаешь? А если бы я отпустил усы?.. – подхватил Стас.
Так мы с ним привычно аккуратно обошли стороной напряженный момент, перевели трудный разговор в шутку, и все покатилось, как раньше.
Через два дня Стас уехал, и мы с Сандрой остались в особняке одни.
Хуже всего было то, что я не могла писать. Ставшая за годы привычной психотерапия не срабатывала – не удавалось сублимировать свои чувства в творческий процесс. Я часами просиживала у компьютера, но перед глазами возникало только одно – вереницы разноцветных шляпок, скачущие где-то внизу и впереди кони и тяжесть, навалившаяся на правое плечо. А затем – стерильная больничная комната ожидания. Персонажи не возникали в моей голове, не вели свои бесконечные разговоры, не позволяли отвлечься.
Я бродила по лондонским улицам, вглядывалась в лица в толпе. Раньше мне всегда удавалось по чертам человека, жестам, выражению лица, мельчайшим особенностям разглядеть за внешностью всю его дальнейшую судьбу. Казалось, в голове у меня в такие моменты открывался некий канал связи с неким средоточием мировой энергии, с коллективным бессознательным, если угодно, и характер, привычки, а также дальнейший путь человека виделись мне во всей полноте. Наверно, именно это свойство и позволило мне в свое время стать писателем. Теперь же смерть Генри словно прибила меня, я как будто ослепла и оглохла одновременно. Нет, я по-прежнему замечала перед собой людей – разных, красивых и уродливых, веселых и угрюмых, но образы их оставались для меня пластмассовыми и пустыми, словно манекены в витринах лондонских магазинов. Я больше не чувствовала своей ментальной связи с неким миром идей, в голове была лишь звенящая пустота.
Тэрри Фишер, мой бессменный издатель, обрывал телефон и, торопливо принеся полагающиеся по случаю соболезнования, начинал донимать вопросами:
– Миссис Мельников, как у нас с вами творческие дела? Нет ли чего новенького? Я понимаю ваше положение, но и вы поймите, мне нужно что-то ставить в план на будущий год.