>От разговоров на литературные темы Воронский переходил к общеполитическим вопросам и в троцкистском духе критиковал внутрипартийный режим и положение в стране, делал клеветнические обобщения и выпады против существующего руководства партии и лично против Сталина.
>Вопрос: Из ваших показаний следует, что разговоры на троцкистские темы Воронский вел не только с вами, но и с другими писателями. Вы это точно помните?
>Ответ: Я говорю правду. Троцкистские разговоры Воронский вел не только со мной, но и со Всеволодом Ивановым, Пильняком, Сейфуллиной и Леоновым. Однако этим Воронский не ограничился. Он свел нас с видными троцкистами Лашевичем, Зориным и Владимиром Смирновым, постоянно отзываясь о них как о лучших представителях партии, примеру которых надо во всем следовать».
В основе вышеприведенного фрагмента допроса лежит текст, написанный рукой Бабеля. Сравнение сценария с подлинником обнажает технику изготовления материалов «активного следствия»[59]. Напомню, что речь идет о кружке русских писателей, группировавшихся вокруг журнала «Красная Новь».
«При разности темпераментов и манер нас объединяла приверженность к нашему литературному „вождю“ Воронскому и его идеям, троцкистским идеям. Приверженность дорого обошлась всем нам, скрыла от нас на долгие годы истинное лицо советской страны, привела к невыносимому душевному холоду и пустоте, стянула петлю на шее Есенина, сбросила других в распутство, в нигилизм, в жречество. Не уставая повторять, что мы являемся „солью земли“, Воронский и окружавшие его троцкисты насытили нас ядовитыми и демобилизующими идеями о ненужности для пролетариата государства (или, во всяком случае, о том, что не строительство нового и невиданного государства должно явиться нашей темой), идеями о временности и крайней относительности мероприятий советской власти, старались убедить нас, что писатель должен смешиваться с народными массами только для того, чтобы почерпнуть нужный ему запас наблюдений — творить же он может вопреки массе, вопреки чаяниям и стремлениям партии, п. ч. не писатели должны учиться у партии, а наоборот… Все последующее показало, что ни одного правильного и дальновидного слова в этих формулах не было, но я принадлежал к числу тех, для кого ход событий являлся необязательным.
Воронский знакомил нас и старался сдружить с людьми, на которых он указывал, как на лучших представителей партии, как на образцы, которым надо следовать». (Из собственноручных показаний Бабеля.)
Наличие параллельных текстов делает картину сфабрикованного дознания более объемной, высвечивает живые детали, примечательные либо в связи с арестованным Бабелем, либо применительно к «творческой лаборатории» авторов протокола. Так, например, имя Сталина в показаниях писателя фигурирует совсем в другом контексте (и об этом ниже), однако в «диалоге» со следователями оно возникает как деталь, разоблачающая Воронского «и лично против Сталина». Законы жанра неумолимы.