— Нет, господа, — обращается лектор к аудитории, — чтобы вызывать в публике веселость, вовсе не следует во что бы то ни стало самому веселиться на сцене, и чтобы вызывать смех, не обязательно самому смеяться. Беда, если клоун смешлив и сам не может удержаться перед собственным комизмом. Нет, он должен оставаться серьезным и каждое движение, слово, взгляд заранее во всех подробностях приготовлять в своей лаборатории смеха… Над всем этим клоун обязан усердно трудиться, упражняться до тех пор, пока сам он и другие ни убедятся, что это чистая работа, которую можно показать публике.
И когда он выступает со своим новым номером, который длится, может быть, всего три минуты, публика хохочет и думает: «Какой он веселый человек, этот клоун! Вишь, какую поразительно смехотворную штуку выдумал!» Но вряд ли кто догадывается, каких трудов ему стоило выдумать и приготовить эту самую штуку, как мало веселился он в то время и как много работал.
Дуров коснулся темы, которая его самого глубоко волнует, захваченный ею, он говорит, не замечая аудитории. И те, кто присутствует в зале, тоже забывают, что перед ними не профессиональный лектор, а цирковой клоун. Он незаметно вводит их с собою в лабораторию творчества и раскрывает ее тайны.
Известный московский адвокат сидит на скамье в верхнем ряду амфитеатра. Очевидно, вспомнив ушедшие студенческие годы, когда вот так же приходилось слушать лекции профессоров, сидя на скамье, он, ныне прославленный своим красноречием златоуст, совсем по-студенчески конспектирует слова лектора-клоуна.
Дуров рассказывает, как его друг, писатель («Уж не Куприн ли?» — замечает кто-то вслух), долго и скрупулезно изучал цирковую жизнь, быт артистов, прежде чем приступил к небольшому произведению на эту тему.
— Я видел, как он писал свою вещь, — говорит Дуров, — сколько было набросков, сколько раз написанные им страницы целиком переписывались заново, как он прислушивался к моим замечаниям и замечаниям других. Сколько было раздумий, колебаний, исканий, мучений, когда ему казалось, что вот это нарисовано слишком бледно, а вот тут, наоборот, наложены слишком яркие краски. И когда произведение было закончено, я должен был признать, что написать его было нисколько не легче, чем построить целый дворец.
— Вот так же, — заключает Дуров, — мы долго и кропотливо ищем подходящие краски для изображения того или иного характера. Это труд, тяжкий, упорный, требующий тщательных поисков мелких подробностей, мельчайших штрихов.
Как непросто, оказывается, веселое ремесло клоуна!