— Это здесь, — опять сообщил пацаненок. Разволновался он, похоже, будь здоров. Забегал по комнате, а тетка (небось, мамашка его) бегала за ним по пятам.
Полагается что-то такое сделать — но что? Идея посетила Чарли не сразу — услужливым трепещущим призраком сгустилась в углу, постепенно обрела вес, задвигалась, просквозила через мозг. Еда. Когда приходят гости, им предлагают поесть.
— Хотите есть? Перекусить чем-нибудь?
— Это было бы мило, — опять сказал старик. И посмотрел благодарно, будто весь день не жрал.
Когда Чарли вернулся из кухни (ничего не принес, кроме стаканов с водой из-под крана, — в холодильнике шаром покати, только подсохший соус для пасты и мороженое в морозилке, но мороженое Чарли приберегал для себя), пацаненок стоял перед камином и тыкал в ферму на картине, которую нарисовал дедушка Джо, пока еще не умер.
— Это наверху было, — говорил пацаненок. — На чердаке.
— Ага, мы перенесли сюда, когда папа уехал… — И Чарли осекся. — Что ты сказал?
— Папы нет?
— Мой отец живет теперь в Йеллоу-Спрингз.
— Зачем он там?
— Ну, они с мамой больше не ладили и…
Пацаненок смотрел на него во все глаза. Чудной ребенок — не то слово.
— Мои родители… они расстались.
— Расстались?
Лицо у пацаненка задвигалось — он переваривал эти новости.
— Ты знаешь, что такое «расстались», малыш? — спросила тетка. — Это когда отец и мать решают жить в разных местах…
Пацаненок между тем направился к пианино, открыл табурет.
— А где вся музыка?
— У нас нету музыки.
— Была музыка.
У Чарли ехала крыша. По тяжелой. Реальность уплывала. Может, друг Харрисонова брата что-то добавляет в эту траву — пейот, например. Чарли слыхал, иногда бывает, добавляют в траву что-нибудь глючное, трипуешь только так, хотя зачем это надо, Чарли не в курсах, для него-то вся суть травы — нервы пригладить.
Чарли глянул на пацаненка. Тот сидел на фортепианном табурете. Ну постарайся, Чарли, давай.
— Играешь на пианино?
Пацаненок сидел себе и сидел.
— Нет, он не умеет, — сказала тетка.
И тут пацаненок заиграл на пианино. Тему из «Розовой пантеры»[44]. Чарли ее сразу узнал, с первой же пары нот. Сто лет не слышал, но прежде, когда ее играл брат, звучала она каждый божий день, иногда раз в два часа, пока папа не пригрозил брата придушить, и теперь Чарли понял без намека на тень сомнения, что Ему Настал Трындец. Трындец Ему Настал. Ему Трындец, он сейчас с катушек слетит, вот сию секунду, прямо перед всеми этими белыми людьми.
— Перестань это играть, — сказал Чарли пацаненку.
Пацаненок не перестал.
— Перестань это играть.
Снаружи на дорожку, выдав себя фырчком глушителя, заехала машина.