Ой, милый боженька, спасибо тебе. Мама приехала.
— Эй, пацан.
«Розовая пантера», ешкин кот.
Пацаненок сказал:
— Чарли, ты меня что, не узнаёшь?
Хлопнула дверца машины. Мать что-то достает из багажника. Мама, зайди в дом. Зайди в дом и разрули эту херню, займись ею сама, а то я не хочу.
— Нет, — сказал Чарли. — Нет, я тебя не знаю.
А пацаненок сказал:
— Я Томми.
Чарли изо всех сил цеплялся за ошметки прихода, но цепляться было не за что — его давным-давно отпустило.
Задним числом было ясно, что они сильно напортачили.
В кухне Крофордов Андерсон сам себе объяснял, как именно умудрился это допустить.
У него в работе было почти три тысячи случаев, и постфактум он всегда анализировал их и наблюдал — не просто приглядывал за объектами, но и учился работать лучше. Нынешний случай — последний, а все как впервые — остро и неуклюже. Последний случай важен, тут Андерсон не ошибся: но не потому, что это американский случай, который пробудит широкую публику, вынудит ее заметить наконец, что свидетельства реинкарнации существуют, а потому, что этот случай раз и навсегда доказывает: Андерсону конец.
Надо было думать головой. О чем его голова думала? Нельзя было разговаривать с подростком, надо было мигом отступить и перегруппироваться. Почти три тысячи случаев; наверняка наберется пятьдесят-шесть-десят пристойных американских; понятно же, что мы не в Индии, где любой деревенский житель с готовностью перечислит возможные перерождения и пошлет исследователя искать родимые пятна, которые еще поди разгляди. В Индии хотели, чтобы Андерсон преуспел, радовались возможности доказать то, что известно и так. А с американскими случаями надо осторожно. Подбираться к сути своей работы исподволь, излагать как можно деликатнее, очень внятно объяснять, что ты просто задаешь вопросы.
Надо было ретироваться, пока не приехала мать.
Надо было предвидеть, что подросток с бухты-барахты выпалит: «Мама, тут вот мальчик говорит, что он Томми», — не успеет бедная женщина порог переступить.
И главное, надо было сообразить, что тела так и не нашли, а потому женщина не знает, что ее сын мертв.
«Мама, тут вот мальчик говорит, что он Томми», — сказал подросток, а женщина еще протискивалась в дверь бедром вперед, обнимая пакет с продуктами и зажав под мышкой кипу бумаг.
«Тут вот мальчик говорит, что он Томми», — а мальчик в доме играет на пианино, а Андерсон, черт бы все побрал, парализован вербальной робостью и восторгом, затопившим организм дофамином, — восторгом, что накатывал всякий раз, едва обнаруживалось предыдущее воплощение, поскольку Андерсон не сомневался, что ребенок прежде никогда не играл на пианино, а в мелодии, которую он играет, семья предыдущего воплощения усматривает некий смысл.