— Ох батюшки. Они решат, что я тут себе все глаза выплакала, — сказала она, и слова ее легли тенью.
— Я им не скажу.
— Да уж будьте добры.
Они переглянулись. Между ними есть связь, но в этой истории каждая одинока.
— Я, наверное, пойду, — неуверенно сказала Джейни. — Пока Ноа не съел все брауни.
Дениз отерла глаза салфеткой.
— Да ладно, пусть развлекается.
— Вы забыли, что такое четырехлетка, переевший сахара. Это же маньяк в миниатюре.
— Нет, я не забыла. — Лицо у Дениз было невозмутимое. Не заподозришь, что минуту назад она от смеха рыдала. Джейни открыла дверь, и обеих подхватило волной человеческих шумов.
— Это хорошо, — сказала Джейни. Надо ведь что-то сказать. Она потопталась, послушала голоса из гостиной. Отчего-то ей страшновато было возвращаться к Ноа. — Я уже не понимаю, кто он, — сказала она. — Или это я себя не понимаю.
Может, и неправильно говорить такие вещи, тем более этой женщине, но кому еще сказать и что вообще правильно?
Дениз чистой салфеткой отерла сухое лицо, бросила ее в корзину и подняла голову.
— Вы здесь, — тихо сказала она. — А Ноа сидит у меня в гостиной, ждет вас. И этого достаточно, нет?
Джейни кивнула — ее пронзила истинность этих слов. Конечно, этого достаточно. И она вышла из спальни — направилась туда, где был ее сын.
— Это помогает, — обронила Дениз. Джейни обернулась; Дениз смотрела с чувством. — Правда. Я все равно по нему скучаю, тут ничего не поделать, но… — И она осеклась.
Они стояли молча, и воздух вибрировал изумлением пред всем, чего они не знали.
Когда Джейни вошла, Ноа взглянул на нее с дивана. Эти голубые глаза всегда прошивали ее насквозь, нащупывали в ней такое, что никому больше не удавалось отыскать. Она присела рядом.
Вдвоем они смотрели, как подростки у стола ковыряют картофельный салат и что-то друг другу бормочут, дергаясь в костюмах не по размеру, точно марионетки.
— А можно мы уже пойдем, мама-мам? — спросил Ноа.
— Ты не хочешь поговорить с друзьями Томми?
Он потряс головой:
— Они все такие… старые.
— А.
— Чума-а, — сказал один подросток, и все расхохотались и тотчас умолкли, будто вспомнили, куда пришли.
Хотелось стереть напряжение и печаль с лица Ноа, но чем ему помочь? Джейни думала, что удастся все наладить, но с первых же дней это было не в ее власти.
— Теперь все по-другому, — сказал он.
— Да, пожалуй.
Он сморщил губы.
— Ой, малыш. Прости. Ты думал, все будет так же?
Ноа кивнул.
— А мы скоро поедем домой?
— В Бруклин? Да.
— А.
Он поморгал, озирая гостиную. Джейни проследила за его взглядом.
Прежде она как-то не всматривалась — посреди потрясений было не до того. Довольно симпатично — такой интерьер небольшого фермерского дома. Кто-то заставил его удобной коричневой мебелью, завалил подушками уместного синего цвета. Под лестницей стоит пианино — по углам слегка побитое, но полированное дерево блестит. Прямоугольное венецианское окно смотрит на зеленую улицу. Полка над кирпичным камином заселена сувенирами и статуэтками: свернувшаяся клубком каменная кошка, свечи, деревянный ангелочек, поймавший проволочную бабочку, бейсбольный кубок. Не такой уж он и выдающийся, этот дом из грез Ноа и кошмаров Джейни. Дом как дом. Ноа здесь любили.