Где-то вдали, а может, в этой самой комнате зазвонил телефон.
— Погоди, это как-то странно. Она же вроде отказалась? О чем она хочет поговорить? — Литературный агент все бубнил и бубнил в телефон, но Андерсон ничего не понимал. — Она хочет книгу или не хочет книгу?
— Теперь она колеблется. Она хочет внести кое-какую правку и удостовериться, что ты готов перевернуть страницу и ударить по рукам. Она — один из крупнейших игроков на этом поле. Выпустила кучу бестселлеров. Это прекрасные новости.
Перевернуть страницу и ударить по рукам. Игрок на этом поле. Бестселлеры. Чудной какой-то диалект. Андерсон вообразил исполинскую белую страницу, косую, как горный склон, и этот склон переворачивается, а под ним он, Андерсон, и редактор бьют друг друга по рукам. Ему никогда не приходилось сотрудничать с теми, чья работа — делать деньги. В научных издательствах, выпустивших его немногочисленные книги, гонорары толком не обсуждались, но, с другой стороны, эти книги и не читал никто за пределами узкого круга исследователей-единомышленников. А тут совсем иной мир. Тридцать лет назад Андерсон презрительно фыркал бы от слова «бестселлеры»; но теперь у него участилось дыхание. Да уж, многое в жизни переменилось.
Редактор взяла трубку, едва секретарша оповестила ее, кто звонит.
— Не могу выкинуть вашу книгу из головы, — сказала редактор.
Голос резкий и при этом бодрый. С ней в индустрии считаются, сказал агент и перечислил несколько тиражных книг, о которых Андерсон впервые слышал. Интересно, какая она? Темноволосая, жгучая, с бледным лицом-сердечком, Белоснежка пополам с динамо-машиной, накручивает телефонный провод на пальцы… да что он несет? Нет нынче никаких телефонных проводов. Он потел, как школьник на первом свидании.
— Я считаю, такая книга заинтересует многих. Но ее нужно доработать.
— Вы считаете?
— Особенно американские случаи.
— Американские случаи?
— Да. Они все очень старые, семидесятых и восьмидесятых, и они гораздо менее… яркие. Мы же все-таки на американскую аудиторию работаем. Многие случаи развиваются в экзотической обстановке, и это хорошо, но нам нужно больше сконцентрироваться на американских историях. Чтобы люди могли сопереживать.
Андерсон откашлялся, чтобы не отвечать с разгону.
— Но люди могут сопереживать, — медленно произнес он, повторяя за ней слово в слово, как ребенок, который учится говорить, или шестидесятивосьмилетний старик, у которого тает лексикон. — Это не американская история. Это… — Как там было, слово такое? Что-то огромное, а внутри все планеты и солнечные системы. Слово не вспомнилось, и Андерсон зашел под другим углом: — Это история для всех. — И незримо развел руки пошире, точно пытаясь объять все, что имел в виду, но не сумел сказать.