– Джейн свое искусство берегла, – сказала Рут, поворачиваясь к нему. Приглашая его возразить.
Но возражать Арман не стал. Он сидел и ждал. Продолжения.
– Рут, – произнес месье Беливо, – мы должны рассказать все.
– Я не хотела втягивать Джейн в это.
– Почему? – спросил Арман. – Почему предложили Ала Лепажа, человека, который вам не нравился? Почему дали работу ему, а не ближайшей подруге?
Отчаяние охватило Рут, она казалась загнанной в угол, и Арман хотел бы ей помочь, но не знал как, разве что словами:
– Правду, Рут. Скажите мне правду.
– Он, конечно, казался совершенно нормальным, – сказала она. – Так оно всегда и бывает, верно? Но нормальным он не был. Он был как яблоко Клемана.
– Джеральд Булл?
Рут отрицательно покачала головой.
– Ал Лепаж?
– Нет.
Гамаш задумался. Кто еще?
Он перевел взгляд с Рут на месье Беливо.
– Прораб, – сказал Арман.
– Oui, – подтвердил Клеман Беливо. – Невысокий такой, маленький. В компании Джеральда Булла совсем незаметный. Но если на него посмотреть, приглядеться внимательно, то вы видели, чувствовали. Что-то с ним было не так. Внутри.
Месье Беливо вздохнул. Тяжело вздохнул. Одна мысль о том человеке камнем давила ему на грудь.
– Я отправил их к Рут. – Он накрыл своей большой рукой ее маленькую. – Испугался и хотел поскорее от них избавиться. От него. – Он сжал руку Рут. – Никогда не прощу себе своей трусости.
– Но кто он был? – спросил Гамаш.
– Ты его знаешь, – сказала Рут.
Гамаш задумался, губы его слабо двигались, пока он безмолвно произносил возможные имена. Наконец он покачал головой:
– Я не знаю, кого вы имеете в виду.
– Третьего человека с той фотографии, – подсказала Рут.
– Какой фотографии?
– Той, которую ты мне показывал. С Джеральдом Буллом и Гийомом.
– С этой? – Он достал из нагрудного кармана и развернул копию старой черно-белой фотографии, снятой в Атомиуме в Брюсселе.
Увидел ухмыляющегося, чуть ли не фиглярствующего Гийома Кутюра. Молчаливого Джеральда Булла.
И еще одного человека. С головой, наклоненной и повернутой от объектива.
– «Встречу я твой взгляд и замру, обездвиженная и онемевшая, – сказала Рут. – А земля под ногами расколется, и рухнут небеса».
Гамаш посмотрел на нее.
– Я написала это после его ухода. – Она показала на фотографию. – Когда выпроводила их. Я поступила, как и ты, Клеман. Отдала им Ала Лепажа в надежде, что они возьмут его и отстанут от меня. Я готова была на что угодно, лишь бы избавиться от него. Они ушли, а потом прораб вернулся. Один. Он постучал в дверь, и вот тогда-то он и попросил меня написать несколько строк о Вавилонской блуднице. Я сказала ему, что не смогу. Сказала, что никакая я не поэтесса. Что я сама себя обманываю, называясь поэтессой.