Лакост и Бовуар ушли вперед, почти скрылись за деревьями.
– Лес – не моя естественная среда обитания, – сказал профессор, хотя это и без того было ясно. – Я предпочитаю четыре стены, компьютер и тарелочку с печеньем «мадлен».
Гамаш улыбнулся:
– А для меня это шоколадные булочки.
– Oui. Они тоже годятся, в крайнем случае. У вас, случайно, не…
– К сожалению, нет, – с улыбкой сказал Гамаш.
За звуками своего хриплого дыхания Розенблатт различал обрывки разговора двух полицейских, шедших впереди. До него доносились знакомые по телевизионным фильмам слова.
ДНК. Экспертиза. Анализ крови.
Ему хотелось знать, как погиб мальчик, хотя в данный момент все свои силы он сосредоточил на том, чтобы не умереть самому, пока он пробирается по лесу, пыхтя, отдуваясь и спотыкаясь.
А затем Розенблатт увидел в полутьме нечто такое, от чего его сердце екнуло. Одно из деревьев шевельнулось. Профессор остановился, снял очки и отер пот с глаз тыльной стороной ладони.
Будучи ученым, профессор Розенблатт понимал, что дерево никак не может ходить. Но он подозревал, что в этом лесу возможно все.
Наконец туман перед его глазами рассеялся, и он увидел, что никакое это не дерево, а просто полицейский, одетый в зеленую форму. В стороне стоял еще один.
А из-за холма появился третий.
Потом его глаза привыкли к полумраку, и профессор разглядел тот «холм», из-за которого они появились. И который охраняли.
Он думал, что готов к предстоящему зрелищу, но, глядя на уходящие в высоту переплетающиеся стебли, почувствовал, как все рациональные мысли покинули его, а голова закружилась.
– Готовы? – спросила Изабель Лакост.
Они по одному стали заходить внутрь. Первым – инспектор Бовуар, за ним – старший инспектор Лакост. Потом настала очередь профессора Розенблатта.
Он помедлил, не без удивления осознав, что боится. Боится того, что увидит. Боится, что оно окажется не тем, о чем он думает. И боится, что тем самым и окажется.
Полицейские включили фонарики, но те давали мало света. Затем раздался щелчок, и загорелись мощные прожектора.
Майкл Розенблатт поднес руку ко лбу, защищая глаза от яркого света. Его взгляд стал подниматься вверх – выше, выше, еще выше.
У него отвисла челюсть. Он задержал дыхание, а потом сделал долгий-долгий выдох, в конце которого еле слышно прозвучали слова:
– Он не мог.
И профессор Розенблатт снова уронил свой портфель.