Несчастный Брыков схватился за голову.
Когда он вернулся, Ермолин был уже дома.
— Что это ты какой? — сказал он. — Стыдно тебе. Крепись!
— Какой я?
— Да краше в гроб кладут.
— Я уже и похоронен, — усмехнулся Брыков.
— На бумаге. Но назло всем живи! Виделся?
— Да! Машу хотят увезти в усадьбу и уже там мучить. Вот что, брат, я сказал, чтобы она через тебя писала.
— Ну, понятно!
— И потом вот еще: если ей станет очень тяжко, она прибежит к тебе. Ты укроешь ее, а потом ко мне, в Питер, если я там буду.
— Ладно! Ну, а теперь я говорить буду! — сказал Ермолин. — Вот, во-первых, тебе тысяча рублей! — и он поставил на стол шкатулку. — Брось, не благодари. Это — дело товарищеское. Надо будет, еще дадим! Это раз. А потом: ведь ты — мертвец по бумагам и тебе, пожалуй, и подорожной не дадут. Так вот, — и он положил на стол бумагу, — ты — мой дворовый. Не сердись, братец! У меня один художник есть, так это — его подорожная.
— Не думал я в крепостных числиться, ну да ничего не поделаешь тут! Спасибо тебе! — и Семен Павлович крепко поцеловался с Ермолиным.
На другое утро он выехал на почтовых вместе с неразлучным Сидором.
— Пусть меня в беглых считают, — решительно сказал Сидор, — авось Митрий Власьевич не погонится!
Их провожала целая кавалькада офицеров.
— Стой! — крикнул Ермолин, когда выехали за заставу. — Здесь отвальную устроим!
Семен Павлович вышел из коляски, офицеры спешились, и на лужайке, у дороги, появились вина и закуски.
— Пей, Сеня! — говорили бывшие его товарищи, чокаясь с ним. — Дай Бог тебе удачи!.. Ворочайся, да за свадьбу!.. Насоли своему братцу!
Брыков был растроган этим общим сочувствием.
— Спасибо, друзья! — отвечал он со слезами в голосе и обнялся с каждым.
Уже солнце поднялось на полдень, когда друзья допили последнее вино, и Брыков снова сел в коляску.
— Ну, давай Бог удачи! Пиши! Кланяйся Башилову! — раздавались возгласы.
— Эй, вы, соколы! — закричал подвыпивший ямщик, и кони рванулись с места.
Офицеры еще постояли на дороге, махая шапками вслед уносившейся коляске, а потом сели на коней и медленно вернулись в Москву, говоря о Брыкове и о риске его предприятия.
Быстро промчался Семен Павлович до первой станции, но уже тут начались его мытарства. Увидев быстро несущуюся тройку, и ямщики, и смотритель вышли взглянуть на седока. Смотритель почтительно помог выйти Брыкову из его коляски.
— Лошадей! — сказал тот, идя в станционную комнату.
— Мигом! — ответил смотритель, юркий господин с длинным носом и хитрым, пронырливым взглядом. — Не прикажете ли чайку, пока запрягают? — спросил он вкрадчиво. — Может, и скушать что? У меня-с кухня!