Кенигсек бежал с солдатами, крича «виват», как вдруг между ними произошло замешательство: в их ряды врезалась неприятельская картечь.
Яков оглянулся. Невдалеке, на пригорке, стояли четыре пушки и извергали смерть на головы русских. Парень словно озверел. Он схватил тяжелое весло, обежал стороной, взобрался на холм и вдруг с исступленным криком бросился на двадцать человек, старательно стрелявших из пушек, а затем начал веслом молотить их по головам. Весло свистело, ревело в его руках и с силой молота дробило черепа.
Шведами овладел панический ужас. Один солдат бросил банник и побежал, остальные устремились за ним. Яков ухватил банник и нанес последний удар офицеру. Пушки замолкли, и вместо их грохота снова раздался крик «виват».
Кенигсек оглянулся и, к своему изумлению, вместо шведских солдат подле пушек увидел своего перевозчика.
— Это — какой-то дьявол! — пробормотал он. — Возьми десять человек, беги к пушкам и стреляй по шведам, — сказал он Степану Матусову и с криком устремился на шведов.
Шведы очутились между двух огней.
Полки Гулица и Брюса ожили. Гордон скомандовал, и все, разом выбежав из окопов, бросились на шведов. Шведы дрогнули и побежали. В тот же миг раздался залп четырех пушек по отступавшим. Гулиц, Брюс и Гордон поочередно обнимали Кенигсека.
— Не приди вы, и нам было бы плохо, — говорили они.
— Я сделал, что мог. Победу одержал вот кто! — и полковник показал на батарею, где виднелась фигура Якова.
— Позовите его!
Военачальники сидели в палатке и пили пиво, а Яков стоял перед ними и простодушно рассказывал про свой подвиг.
— Один на двадцать! А! — воскликнул Брюс. — Вот это — молодец!
— Надо царю сказать!
— Я тебя в полк к себе беру, — сказал Якову Гордон.
Парень кланялся на все стороны и радостно улыбался.
— Вот это сила, — говорил Степан Матусов. — Ха-ха-ха! Веслом!
— Вот так фортеция! — повторял Семен. — Можно сказать, охотник!
В скверной, низкой палатке, на охапке соломы, лежал Савелов, подперев голову руками, и мрачно глядел на землю, когда его окликнул звонким голосом Багреев.
— Антон, ты здесь?
— А? — лениво отозвался Савелов.
— Да помилуй! — закричал Багреев. — И не стыдно тебе? Там, на том берегу, на наши редуты шведы напали, охотники поехали — слышь, пальба какая! — а ты здесь! Что с тобою? — с этими словами Багреев нагнулся и почти на корточках влез в палатку Савелова.
Тот обернул к нему бледное лицо с лихорадочно блестевшими глазами и глухо сказал:
— Не могу я, Николаша! Кабы я хоть знал, где она и что с нею, и любит ли она меня, а то — ничего! И тоска мне, тоска! — и он сжал голову руками. — Хоть бы бой скорее! Пошел бы на смерть и конец! А то сиди, сиди, и одни думы!