В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь…
И вечный бой! Покой нам только снится…
Уже почти десять лет его окружала мгла — мгла зарубежная, мгла историческая…
Вокруг шла небывало кровавая война — отвратительная, как большинство войн до этого, однако на этот раз — особо отвратительная по своим истинным побудительным причинам и масштабам бойни.
Он ощущал в себе гигантские силы, но его реальные возможности были пока что ничтожными по сравнению с теми задачами, которые он мог решать, был готов решать и которые он стал решать уже через год!
Вот она, его судьба…
Ему сорок седьмой год, и чего он добился?
Наполеон Бонапарт в тридцать лет стал первым консулом Республики, а к 46 годам уже закончил свою политическую карьеру, отрёкшись от трона вторично!
Ставший в 41 год наполеоновским маршалом Бернадотт в 47 лет получил корону Швеции…
Оливер Кромвель в 46 лет гремел на всю Европу как глава армии парламента и кумир «железнобокой» крестьянской гвардии…
Отто Бисмарк в 47 лет стал министром-президентом Пруссии, Генрих Наваррский в 46 лет короновался как король Франции Генрих IV…
Пётр Великий в 37 лет был озарён триумфом Полтавской победы, Григорий Потёмкин в 44 года блистал во всей силе своей «светлейшей» славы…
Дизраэли в 42 года был признанным лидером оппозиции, Уинстон Черчилль в тридцать с небольшим лет начал карьеру имперского министра…
Лидеры германской социал-демократии Август Бебель и Эдуард Бернштейн, Карл Каутский, Вильгельм и Карл Либкнехты — отец и сын, будучи моложе его, Владимира Ульянова, пользовались общенациональным влиянием, заседали в рейхстаге…
А он?
Да, он — создатель и руководитель боевой пролетарской партии… Но партии, даже у себя на родине известной мало, к тому же — нелегальной… К тому же — ещё и партии, не сплочённой в своей руководящей части так, как того хотел бы он… Даже «Григорий» — Зиновьев, ближайший соратник, нет-нет да и колебнётся, а что уж говорить, например, о Пятакове, Бухарине и так далее…
Даже испытанный друг, родная сестра, дорогой «Джемс», работающая на партию в России, и то не может понять его «неуступчивости», которая никакая не неуступчивость, а всего лишь результат понимания того, что другие поймут лишь позднее.
Как гениальный политик, всегда твёрдо стоявший только на стороне трудящегося большинства, Ленин к началу 1917 года (и даже к началу 1905 года) имел всемирно-исторический потенциал, но никогда и ничем не давал понять — даже ближайшему окружению, — что знает это.
Однако он-то знал это, и это же знали несколько десятков, ну — пусть сотня-другая людей в России и в Европе.