Рядом с Джошем Мэттисоном.
Она поняла, что ее место здесь, в этом городе, в тот самый момент, едва ее мать вернулась сюда обратно из Сиэтла. Бэй тогда было пять лет. Именно здесь стал явью сон, который Бэй видела давным-давно, — сон, в котором она лежала под старой яблоней в саду Уэверли и все были счастливы, все находились на своих местах. На то, чтобы понять, что она должна быть с Джошем, времени ушло несколько больше. Бэй с Джошем никогда даже не сталкивались — до этого сентября, когда Бэй наконец перешла в старшую школу. Джош в этом году ее оканчивал.
Сейчас Джош сидел на патио за столом, погруженный в оживленный разговор с товарищем по футбольной команде. Он был светловолосый, красивый, остроумный и благородный, но при этом настолько откровенно несчастный, что Бэй только диву давалась, каким образом никто, кроме нее, умудряется этого не замечать. Ощущение несчастья исходило от него, точно дым, как будто он тлел, медленно сгорая изнутри.
Ее место — рядом с ним. Это само по себе мучило. Но знать, что и его место рядом с ней, что он идет по пути, который предназначен не для него, было совершенно убийственно. Более трудной задачи, чем заставить его поверить в это, ей еще не встречалось. Два месяца назад она выставила себя на посмешище, написав ему записку, благодаря чему заработала себе такую репутацию, в какой вовсе не нуждалась. Мало ей было того, что она одна из Уэверли. И теперь она держалась от него на расстоянии.
Бэй наконец поняла: сколько ни пытайся, нельзя заставить другого человека полюбить тебя. Нельзя помешать ему принять неверное решение.
Тут бессильна любая магия.
Клер Уэверли проснулась посреди ночи и зябко поежилась. В открытое окно спальни на втором этаже башенки тянуло холодом. Облако ледяного воздуха висело над кроватью, поблескивая во тьме крошечными белыми звездочками, которые она, казалось, могла потрогать руками.
Клер бесшумно поднялась и, подойдя к окну, убрала доску, которой ее муж, Тайлер, подпер оконную створку, чтобы не закрылась. Ливень, который прошел вчера ночью, наконец-то принес в город, изнывавший от необыкновенно жаркого бабьего лета, долгожданную прохладу. За окном желтели на синем дымчатом фоне расплывчатые пятна фонарей на соседском участке — это была та дымка, которой подергивается теплый стакан, если убрать его в холодильник.
Клер оглянулась на Тайлера: он спал, сбросив одеяло, и от его голой груди волнами исходил жар. Ее муж никогда не мерз. Мало того, он круглый год ходил в «биркенштоках» на босу ногу.
— Мне нужно доделать кое-какие рабочие дела, — произнесла она негромко, почти одними губами, потому что не хотела разбудить его.