— Это еще до книголюбского бума?
— Или в самом начале.
— Надо было брать несколько пачек.
— На какие шиши? И главное, не приучены были. Спекуляция не только властями преследовалась, приличные люди тоже брезговали.
— Тогда брезговали, теперь гордятся. А бум начался все-таки попозже. Я на лекции по научному коммунизму переписывал из твоей книги рассказ «Король». «Положите, прошу вас, завтра утром под ворота на Софийевскую, 17, — двадцать тысяч рублей».
— Пока переписывал, выучил наизусть?
— Не весь, но самые сочные места. Даже теперь помню. Вот, послушай: «Он опрокидывал корову с одного удара и погружал нож в коровье сердце. На земле, залитой кровью, расцвели факелы, как огненные розы, и загремели выстрелы».
— Красиво.
— Хотел еще один рассказ переписать, но не успел, книгу вроде как зачитали.
— Преподаватель по гидравлике.
— Дворкин, хорошо помню, я ему экзамен два раза пересдавал.
— А я с первого раза пятерку получил. Он еще в середине семестра узнал от кого-то про книгу и попросил на недельку. Взял и забыл. А напомнить я постеснялся.
— Подобное стеснение квалифицируется как взятка. Надо было на комсомольском собрании тебя проработать.
— А его на партийном.
Засмеялись и чокнулись бутылками. Однокашник открыл еще пару и поспешил предупредить:
— За счет заведения. Пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей.
— И это помню. А вот еще…
Поднял палец, а сказать не успел. Дверь в ларек открылась, но сначала в нее влетел обрывок песни «Владимирский централ, ветер северный…», а уже за нею вошли с напускной вальяжностью два бритоголовых парня в спортивных костюмах.
— Ну что уставился, не узнаешь?
— Вроде нет.
— Не надо, папаша, не крути.
— Вы откуда?
— От верблюда! Слышал о таком?
Однокашник, видимо, о чем-то догадался. Богатое мимикой лицо его сделалось неподвижным и серым. Чужой и механический голос как будто выдавился из самой глубины.
— Я не хозяин.
— А где хозяин?
— Завтра будет… Или послезавтра.
— Что ты с ним базаришь, — занервничал второй спортсмен. Велено семнадцатого, значит, семнадцатого.
Нервозность показалась какой-то наигранной. Он повернулся на голос, даже не повернулся, а всего лишь повел плечом. Собирался посмотреть, а может, и одернуть перевозбужденного мальчика совсем не богатырского сложения. Но его опередили. Первый удар пришелся в основание шеи с правой стороны. Бутылка с пивом выпала из руки и покатилась по полу. Второй удар уже по левому боку, там, где почки. Он поскользнулся и не устоял на ногах. Пиво, разлитое по затоптанному полу, еще пенилось и почему-то пахло мочой. Может, потому что, когда падаешь мордой в пол, грязь на нем приобретает особый запах, запах унижения и страха. Третий удар был уже для острастки, по прилавку, но достался книге, и она, раскрывшись на лету, шлепнулась в пивную лужу.