– Я знаю, что ты говоришь неправду, – говорит она. – Каждый раз я знала, что ты лжешь.
– Я не слышу, прости.
– Так закрой воду.
– Что ты сказала?
– Ты прекрасно меня слышал.
– Нет.
– Я сказала, что ты мне лжешь.
– Майя, не начинай сначала.
Я ставлю чайник на подставку, включаю его и достаю жестянку с чаем.
– Может, это ты во всем виноват, – говорит Майя.
Я подхожу к ней.
– Мы сдали все анализы, какие только можно. Нужно просто подождать.
Она наклоняется и подбирает с низкого подоконника увядшие листики комнатных растений. Листья скрипят в кулаке, когда она их сминает.
– А если дело в тебе?
– Но это не так.
– И все-таки.
– К чему ты все время клонишь, Майя?
Она выходит на кухню.
– Может, все дело в том, что мы не можем быть вместе, – говорит она.
Открывает крышку мусорного ведра, выбрасывает в него листья.
– Почему ты решил заварить зеленый чай?
– Почему нет?
– Я не хочу зеленого чаю.
– Возьми другой.
Я возвращаюсь к столу и сажусь за компьютер. Из кухни доносятся звуки передвигаемых банок с чаем, она открывает и закрывает их, потом слышится шум набираемой в чайник воды.
– Я же знаю, ты не хочешь, чтобы у нас получилось.
Я молчу.
– Почему просто не сказать откровенно? Чтобы я могла двигаться дальше и найти мужчину, который этого хочет.
Она входит в комнату. Над краем чашки поднимается пар от чая.
– Ведь ты же не хочешь, – говорит она. – Просто признайся. Почему ты боишься сказать, что участвуешь во всем этом, только чтобы не потерять меня?
Я закрываю крышку компьютера и поднимаю взгляд на Майю.
– Да, это правда. Я боюсь тебя потерять.
Чай слишком горячий, и, делая глоток, она обжигает губы о фарфоровый край чашки.
– Ты права, если бы мы могли немного повременить, это было бы для меня лучше. Я по-прежнему не уверен, что время пришло. Мне кажется, что, прежде чем это случится, мне нужно большего добиться, мне нужно больше времени для нас обоих. Я думаю, что и тебе не помешало бы еще какое-то время.
Это происходит снова. Майя изменяется в лице, глаза становятся оловянными, подбородок чуть подрагивает, и внезапно чашка выскальзывает у нее из руки. Ударяется об пол.
– Так заруби себе на носу, черт бы тебя побрал, что я не могу больше ждать! – кричит она.
Я смотрю на пол, на разлитый чай, на осколки фарфора у ее ног.
12
Шум, доносящийся с бульвара Андерсена, внезапно смолкает, когда входная дверь захлопывается за моей спиной. В парадной ощущается запах дезинфекции и хлора, пахнет мылом и клеем – вроде того, какой наносят на медицинский пластырь. Плитка «шашечками». Под потолком люстра – возможно, ровесница этого дома. Во всех патронах электрические лампочки, имитирующие свечи. На мгновение я замираю у большого коврика, который прикреплен к полу железным ободом. Стекла над дверью заляпаны, и свет пробивается снаружи мутными полосами.