— Подожди, ты сказала «узколобости»? — спросила Колетт у парикмахерши.
— А какой лоб считать узким? — осведомился Поль.
— А какой широким? — вопросил Симон.
— Mon primitif, а как бы ты это определил? — поинтересовалась Колетт.
— Спроси лучше у Поля, — ответил Симон, — он в таких вещах разбирается.
— А где Янн? Вот уж он бы нам пару портретиков намалевал, и мы бы поняли, что к чему, — ухмыльнулся Поль.
— Не смей говорить таким тоном о моем любимом художнике! — одернула его Колетт.
Она собиралась устроить в Париже большую выставку Янна Гаме. Единственная проблема заключалась в том, что он об этом даже не догадывался. Положа руку на сердце, он об этом и слышать не хотел, а предпочитал расписывать свои изразцы, просто с ума сойти! И это художник, который был рожден создавать большие картины! Но все большое его пугало. А может быть, он еще просто не нашел свой сюжет, свою музу? Море, женщину, религию. Некоторым хватало всего-навсего кусочка пирожного, судя хотя бы по Прусту и его «мадлен»[61].
— Что вы как подростки, в самом деле! — накинулась на приятелей Мариклод.
— А ты — как моя покойная тетушка! — парировала Колетт. — А что твоя дочка, уже родила тебе внука?
Колетт вставила в мундштук слоновой кости новую «голуаз», предварительно отломив фильтр.
— Боже мой! Кажется, вот только вчера я сама была не старше Клодин, а сегодня нате вам, пожалуйста, вот-вот стану бабушкой. Ну, через два месяца.
— Она тебе не сказала, от кого ждет ребенка? — Колетт выпустила колечко дыма.
— Я хотела порыться в ее дневниках, но не смогла открыть замок, — надулась Мариклод.
Симон разглядывал Колетт. Очертания ее губ выдавали чувственную натуру, сеть тоненьких морщинок на лбу словно свидетельствовала о склонности во всем сомневаться, но никогда не поступаться выстраданными убеждениями. Все ее черты отличались аристократической соразмерностью. Она была прекрасна.
— Да, кстати! Mon primitif, не знаешь ли ты экономку, которая могла бы помогать Эмилю и Паскаль? А то его паркинсон прогрессирует, да и ее… как бишь? Деменция? Когда все забываешь? Иначе они там в лесу совсем одичают.
— С чего бы это, у них же миллион приблудных трехногих собак и одноухих кошек. С ними не одичаешь. Да еще и кучу блох получишь в придачу, бесплатно, — прощебетала Мариклод и поправила аккуратно уложенные рыжие локоны.
— И клопов, — добавил Поль.
— И вшей, — заключила Мариклод.
— А вдруг Гуашонов прокляли? — прошептала Сидони.
— Кто, ханжа-католичка? — спросил Симон.
— Ну вот, опять вы за свое, — простонала Мариклод.
— Мы старые. Нам можно, — сухо возразила Колетт.