— Это не?.. — пролепетала Лорин, от удивления широко открыв глаза.
— Да, это он. Иди в кухню, сейчас же! — приказала мадам Женевьев.
Лорин повиновалась.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Женевьев Эколлье у человека, который подходил к ней осторожно и робко, как пугливый олень.
— Да вот приехал посмотреть, где будут останавливаться мои будущие клиенты, — ответил он голосом низким и бархатным, как ре-мажорный аккорд. — Ты, судя по всему, скоро снова откроешь гостиницу?
— Что ж, посмотрел — и уезжай, kenavo[95].
— Геновева… Пожалуйста. — Его печальный взгляд на мгновение остановился на ее непроницаемом лице и тут же скользнул прочь.
Мадам Женевьев прижала к себе метлу и, выпятив грудь и вскинув голову, направилась в «Ар Мор».
— Геновева! — позвал Ален Женевьев Эколлье нежно и умоляюще.
Марианна спряталась за угол неподалеку от заднего входа; она не хотела подсматривать и теперь бросилась в огород за пучком тимьяна для Жанреми.
— Ты сказал сегодня Лорин что-нибудь приятное? — небрежно спросила она, вернувшись в кухню.
Жанреми протянул Марианне ведро мидий и жестом велел ей удалить бородки.
— Я сказал ей, что она очень красивая.
— Ничего ты ей не говорил, triñschin.
Жанреми проворчал что-то невнятное, встряхивая кастрюлю с уже очищенными и кипящими в мюскаде, сливочном масле и луке-шалоте мидиями.
— Ты знаешь мужчину, который сейчас приезжал?
— Угу, — хмыкнул Жанреми. — Ален Пуатье. Из Розбра, с другого берега. Он наш конкурент.
Повар выложил мидии на блюдо, отделил неоткрытые, процедил через сито отвар, вылил его в кастрюлю поменьше и засыпал туда муки.
Марианна передала Жанреми шафран, сливки и нежирную сметану, и он выпарил с ними отвар. Марианна стала размышлять, какую же сцену она только что наблюдала.
«Нет ничего холоднее сердца, которое некогда горело».
Ален Пуатье — не просто конкурент, это человек, из-за которого лицо Женевьев навсегда застыло, и теперь душевные движения отражаются на нем только ночью, но никогда в присутствии людей.
«Интересно, — подумала Марианна, — а у меня было бы другое лицо, если бы мне удалось убедить собственного мужа полюбить меня, уважать или хотя бы раз подарить один-единственный цветок?»
Прошло несколько недель. Гуляя ранним утром по берегу моря, Марианна вслух перечисляла все поэтические синонимы прилагательного «серый», которые выучила до сих пор. «Печальный», «горностаевый», «грусть, внезапно охватывающая посреди веселья», «невзрачный», «первозданный». У бретонцев существовали сотни слов для наименований серых оттенков небес и воды. Они жили на земле, по которой хотелось идти все дальше и дальше, забывая о времени, забывая, где припарковал машину, забывая о собственной прежней жизни и больше никогда не возвращаясь.