Полю нужно было развеяться. Он доехал до Кербуана и прогрохотал по двору мимо поставленной на козлы байдарки Симона, вдоль огородных грядок, прямо к задней двери. Симон сидел на пороге, по обычаю состоявшем из двух ступеней, чтобы в дом не смогли пробраться крохотные тролли-корриганы, и курил.
— Привет! — поздоровался Поль. — Выпить не найдется?
— Помоложе или постарше?
— Все сгодится, что старше меня.
— Такое еще поискать надо.
Первую бутылку, «Кот дю Рон», они распили в полном молчании, только раз прерванном благодарным хмыканьем Поля, когда Симон подвинул ему на деревянном подносе багет, соленое масло и паштет с перцем. Как обычно, Симон процарапал на исподе хлеба крест.
Вторая бутылка, «Эрмитаж», вернула Полю дар речи.
— Evit reizhañ ar bleizi, Ez eo ret o dimeziñ, — констатировал Поль: «Я приручил волчицу, когда на ней женился». — Зачем я только взял в жены Розенн! Если бы я на ней не женился, я бы ее и не потерял. Дурак я, дурак, овца безмозглая!
— Нда… Da heul ar bleiz ned a ket an oan[105], — сказал Симон. — Особенно, если волк уже завел себе новую овечку.
Хотя это Поля не утешало и не излечивало от несчастной любви к Розенн, больше по этому поводу как будто и сказать было нечего.
Симон свернул несколько блинов, начинив их козьим сыром, инжиром и маслом, зажег газовую печь и сунул туда. Спустя пять минут друзья стали есть руками. Совладать с ножами и вилками к этому моменту им уже было трудновато.
— Я что, слишком старый? — спросил Поль, когда они откупорили третью бутылку; согласные он уже произносил неотчетливо, они уплывали куда-то вдаль по волнам красного вина в импровизированном бокале — вымытой банке из-под горчицы.
— Для чего старый-то? Для пьянства? Для пьянства старых не бывает, бывают только слишком молодые. Yar-mat![106] — Они чокнулись.
— Для женщин. Слишком старый для женщин. — Поль провел рукой по лысине.
— N’eo ket blev melen ha koantiri, A laka ar pod da virviñ[107], — помолчав, ответил Симон. Он тихонько рыгнул.
— Да уж, точно, дело, наверное, в характере… или в чем-то таком. Мне нравятся любые женщины: темненькие, маленькие, толстенькие, даже дурнушки, — но ни одной я не нужен. Ну почему? Я что, слишком независимый?
— Нет, слишком красивый, garz[108], — сказал Симон и наконец добился желаемого эффекта: Поль расхохотался.
Он смеялся, забывая несчастную любовь к Розенн и ненависть Нольвенн, а Симон встал, пошатываясь. Вернулся он с бутылкой шампанского.
— Молоденькое. Несовершеннолетнее, — прошепелявил он, поставив перед Полем бутылку «Поль Роже». Они налили шампанское в чистые бокалы для воды.