«Евгения, ты, как обычно, легких путей не ищешь. Не сказать, чтобы это было просто, но я все-таки нашел то, что ты просила.
Человек, которого ты описываешь, пропал без вести в Афганистане в 1986 году. Александр Иванович Мамаев. Ему было тогда 19 лет, солдат-срочник. Была там какая-то мутная история… Какие-то минные поля, которые непонятно кто расставил. Друзья его, такие же салаги, видели, как под ним мина сработала. В общем, его считали погибшим. Мать у него жила где-то под Рязанью, ей даже пенсию за него платили.
А потом выяснилось, что он жив-здоров. Относительно, конечно. В том бою он подорвался на мине, потерял руку. Но оказалось, что он выжил. Попал в плен, принял ислам, женился даже. Жил себе, имя новое взял. Наши спецслужбы за ним не то чтобы следили — так, приглядывали какое-то время, на контроле держали. Потом наблюдение сняли, в девяностые стало не до этого. После афганской войны еще долго разыскивали наших ребят, кто в плен попал, предлагали вернуться. Возвращались не все. Вот и этот Мамаев не захотел.
Больше мне нечего тебе сказать. Но не потому, что я не старался тебе помочь, язва ты этакая. А потому, что больше ничего о нем не известно. Карим Парвиз Шад должен мирно жить где-то в Мазари-Шарифе, где он проживал последние пятнадцать лет. Что его стронуло с места, понятия не имею. Зачем его понесло в Швейцарию, тем более. Так что дальше давай сама. До свидания, подруга! Хорошего отдыха!»
— Вот змей! — с чувством сказала я, отрываясь от экрана. Даже когда беседуем строго по делу, Коваль не может выключить хоть на время чувство юмора и прекратить задираться. Но все-таки спасибо ему. Не представляю, как бы я получила информацию о Мамаеве, он же Карим Парвиз Шад.
Итак, я знаю об этом человеке больше, чем родимые спецслужбы и все разведки мира вместе взятые. Знаю, где он родился, как попал на войну, где потерял руку, что с ним было дальше. Даже знаю, где он встретил свою смерть. Не знаю только одного — кто и за что его убил?
По экрану пошли какие-то помехи. Я отложила телефон. Голоса за окном стали громче. Я выглянула и увидела комиссара Розенблюма. Толстяк в своей старомодной куртке и ботинках, взятых напрокат у хозяина, стоял на площадке. Интересно, почему полицейский до сих пор здесь? Он же собирался уехать рано утром, как только заработает подъемник?
Я быстро оделась, заскочила в бильярдную, чтобы извлечь свой «жучок», а затем присоединилась к остальным постояльцам «Шварцберга».
Никто не катался сегодня. Все стояли и почему-то смотрели в даль, как будто с палубы океанского лайнера. К примеру, «Титаника».