Я толкнул дверь, и отец обратился ко мне со стула в темном углу веранды:
— Для тебя есть ужин. Он еще теплый.
— Ох. — Я остановился, стараясь приноровиться к полумраку. Отец сидел с тарелкой на коленях, заправив салфетку под воротник. Я постарался говорить спокойно: — Почему ты не спишь?
Он что-то откусил и заговорил с полным ртом:
— Как там мисс Хэгл?
Я неестественно рассмеялся:
— По-прежнему шлепает меня линейкой.
— А Бах?
Снова смех, в надежде, что отец не заметит мою нервозность.
— По-прежнему мертв.
Он указал вилкой в сторону города:
— Ты заплатил ей?
— Да. — Откровенная ложь тянула мою голову вниз, как мельничный жернов, повешенный на шею.
На этот раз вилка указала в сторону кухни.
— Хочешь есть?
Я так проголодался, что мог бы съесть корову. А еще мне нужно было сменить скользкую тему.
— Пожалуй, я бы что-нибудь съел.
— Ужин тебя ждет, — повторил отец и откусил еще кусок.
Я вошел на кухню, включил свет, и к моему горлу подступила желчь. Меня едва не стошнило. Ужин был едой на вынос… из ресторана Педро.
Я испытал несколько чувств одновременно: острую боль в сердце, стыд, замешательство и ярость.
Я стоял на кухне и раздумывал, что сказать отцу, когда услышал, как за спиной отворилась сетчатая дверь. Отец вошел в комнату, снял салфетку, вытер рот и прислонился к столешнице, а я сунул руки в карманы и прислонился к другой столешнице. Несколько минут мы стояли молча. Я не мог на него смотреть. Наконец он мягко спросил:
— Хочешь поговорить?
Я не ответил; просто ушел в свою комнату и закрыл дверь. На кровати лежал экземпляр того дурацкого журнала, который бестолковый критик выслал по моему адресу. Мое идиотское лицо глазело на меня с обложки. Я спекся, и никакое сладкое пение вместе с отцом не могло облегчить боль этого предательства.
Той ночью я почти не спал.
Когда я встал на следующий день, отец уже уехал. Вечером у нас была намечена служба у Водопада, и, без сомнения, он уже готовил сцену. Церкви свозили детишек на автобусах со всего Колорадо. Многие приезжали послушать меня. Я приехал поздно, когда остались только стоячие места. На автостоянках собралось не менее двух тысяч автомобилей и пятьдесят автобусов. Я припарковал машину и стал извилистым путем пробираться к сцене, где отец читал свою фирменную проповедь «Почему вы здесь?». Это еще больше подзадорило меня, поскольку я знал, что он обращается прямо к мне.
Я прислонился к задней стене и скрестил руки на груди. Все это я уже много раз слышал раньше.
Он обвел рукой свою паству.
— Почему вы здесь? — Отец сделал паузу. Время от времени ему нравилось вставлять в проповедь фрагменты «книжной премудрости», и я знал, что будет дальше. — Каков ваш